7 января в Петербурге покончил жизнь самоубийством известный издатель, много лет проживший в эмиграции Владимир Аллой.
То, что Аллой человек беспокойный, нервный, неуживчивый, знали все. Но что неуживчивость имеет не только внешнее проявление, а может стать внутренним качеством, понимаешь слишком поздно. Человек в буквальном смысле не ужился с самим собой.
Владимир Ефимович Аллой родился 7 июня 1945 года в Ленинграде. Сперва он недоучился на физическом факультете, потом на филологическом. О таких в советских газетах любили писать фельетоны. Он эмигрировал в 1975-м.
Два года прожил в Риме, сотрудничая с "Русским экуменическим центром", журналом "Время и мы" и Библиотекой имени Гоголя. Потом приехал в Париж, работал в РСХД и его летнем детском лагере. Шесть лет он проработал в издательстве ИМКА-Пресс, еще три возглавлял издательство "Пресс либр" при газете "Русская мысль" (выпустив, в частности, двухтомник Ходасевича, однотомник Нарбута, несколько выпусков составлявшегося в самиздате исторического сборника "Память" и ряд других книг), но неумолимо ссорился со всеми. Ему необходимо было свое дело, единоличное, и результат русская культура может оценить сполна.
За 15 лет Аллой выпустил 25 томов исторического альманаха "Минувшее", публикация в котором моментально входила в научный оборот; семь томов альманаха "Лица", два тома "Звеньев", "Невский альманах" (три тома) и "Ярославский альманах", был соредактором и издателем литературного журнала "Постскриптум", сборников стихов и томов памяти ушедших коллег-историков. Он сам работал как издательство, фабрика и сборная команда. И не только на издательском фронте -он был журналистом Международного французского радио, делал передачи для русской службы Би-Би-Си.
Аллой одним из первых поверил, что в России возможны и благотворны политические перемены, и примчался в перестройку в Москву и Питер издавать книги. Историческая правда была его богом, тщательность подготовки материала и объективность комментария стали издательским методом.
Но по-человечески он с каждым годом все меньше находил понимания у знакомых. Массовая культура приводила его в исступление. Книги, рукописи, документы, ради которых он в Париже работал днем и ночью, набирая на наборных машинах, выправляя, пересылая, добывая, вдруг перестали быть интересны широкой публике. Тома "Минувшего" еле расходились. Аллой пребывал в затяжной депрессии. Издавать стало можно все но ценилось это единицами.
С середины 90-х годов он стал думать о возвращении в Париж, написал мемуары, уехал во Францию, не выдержал там, вернулся на любимую Петроградскую сторону. Увидел свое новое, последнее детище альманах "Диаспора", целиком отданный теме эмиграции. Распорядился по дому и по издательским делам. И покончил с собой.
Мы все как-то сомневаемся в чужой искренности, в преданности другого человека своим идеалам, представлениям, принципам.
Владимир Аллой жил и ушел от нас как человек романтический. Таких всегда мало.
