В течение месяца в Париже можно было дважды услышать Николая Луганского, серебряного призера международных конкурсов им. Баха (1988), Рахманинова (1990) и победителя московского конкурса им. Чайковского (1994). В театре «Шатле» 28-летний москвич сыграл сонату No.30 Бетховена и 24 прелюдии Шопена, в Театре Елисейских Полей Четвертый фортепьянный концерт Бетховена с оркестром Ламуре под управлением И.Садо (запись этого концерта прозвучит по «Радио-Классик» 8 апреля в 16.30). О его исполнении этюдов Шопена критик А.Ломпеш написал в газете «Монд»: «Наконец-то мы дождались того, чего не слышали со времен Альфреда Корто (1933)».
Между выступлениями в Париже Н.Луганский принял участие в фестивале русской музыки в Нанте (см. «РМ» No.4352), где дал эксклюзивное интервью для «РМ»:
В пяти концертах на фестивале вы выступали сольно, в дуэте и с оркестром. Что вам доставляет наибольшее удовлетворение?
Камерное музицирование. Когда играешь с партнерами, близкими тебе как музыканты и люди, то, с одной стороны, это служение музыке, а с другой общение с приятными тебе людьми. Концерт с оркестром самая пышная форма музицирования. Справедливо, что оно проходит в самом большом зале. Что касается нервных затрат, то сольный концерт самое тяжелое выступление. Но с другой стороны, это узнавание и раскрытие себя, самая важная форма для пианиста. И немудрено, что некоторые великие музыканты почти перестают играть сольные концерты, потому что это требует совершенно жуткой самоотдачи. Здесь слишком много прав, но еще больше обязанностей. Человек сам решает судьбу. Даже когда повторяешь программу, это каждый раз путешествие в совершенно неизвестную страну.
Кто ваши музыкальные предпочтения?
Среди композиторов, дирижеров и пианистов я всегда первым называю Рахманинова. Я люблю играть Баха, Моцарта, Шопена, а также композиторов, которые очень мало написали для фортепьяно, Брукнера, Сибелиуса, Нильсена. Проще сказать, кого я люблю из пианистов. В первую очередь надо назвать Татьяну Петровну Николаеву, которая была моим учителем девять лет. И, конечно, Артуро Бенедетти Микеланджели, на мой взгляд, наиболее приблизившегося к уровню пианизма Рахманинова. Среди ныне живущих это Раду Лупу, Нельсон Фрейре, из русских Михаил Плетнев. Есть много замечательных музыкантов, на чьи концерты я хожу. Из дирижеров я очень люблю Карлоса Клайбера, правда, живьем его никогда не слышал, но у меня есть несколько видеозаписей.
Ваш репертуар состоит из классики. Почему вы не играете современную музыку?
Для фортепьяно написано столько великой музыки, что ее не переиграть за целую жизнь. Я стремлюсь играть и записывать то, что очень люблю, и, слава Богу, пока это получается. Среди современной музыки, может быть, я просто не встретил того, что меня бы тронуло. Кроме того, у меня есть ощущение, что каждое искусство проходит период пышного цветения и затем постепенного упадка. У музыки, мне кажется, период расцвета все-таки в прошлом. Это XVIII, XIX и первая половина XX века. За этот период создано столько великой музыки, но она мало исполняется. Я уже называл Сибелиуса и Нильсена, среди русских композиторов это Глазунов, Метнер, Мясковский... Есть масса малоизвестной музыки. Кроме того, тональная музыка мне ближе, чем атональная.
Апогеем ваших выступлений в Нанте стал Третий концерт Рахманинова. Как вы оцениваете это дьявольски трудное произведение?
Я не считаю этот концерт самым трудным, хотя выучить его действительно сложно. Но у меня получилось так, что я работал над ним аврально и выучил за три дня. Татьяна Николаева мне сказала, что есть возможность через три недели его сыграть в Шотландии. Я никогда не играл этот концерт, и, когда выучил его за три дня, она мне не поверила. А затем выяснилось, что намеченное выступление не состоится.
По фортепьянной и оркестровой фактуре Третий концерт написан так, что требуется просто его не испортить. Для меня Второй концерт в чем-то труднее, потому что там нужно «пробивать» оркестр, есть большие ансамблевые трудности. Третий концерт я всегда играю с огромным удовольствием.
Рахманинов его написал, когда еще не было такого мрака, который наступил в его музыке после 20-х годов. В этом концерте, помимо всегдашнего рахманиновского трагизма, есть удивительный свет красоты, той самой, которая спасет мир. Этого оптимизма уже не ощущается в Четвертом концерте и Симфонических танцах. А здесь есть то, что сейчас звучит особенно щемяще, потому что мы знаем, что все это разрушится и уже никогда не будет. Причем этот концерт, очень сложный по форме и фактуре, сразу доходит до любого слушателя.
Через неделю вы играете в Париже Четвертый концерт Бетховена. Что значит он для вас?
Это мой самый любимый фортепьянный концерт у Бетховена. Удивительно даже его место среди сочинений Бетховена: рядом написаны «Апассионата» и Третья симфония. И какой контраст он им составляет! Это Бетховен того периода, когда действие и драма настолько преобладали, что трудно поверить, как он в то же самое время написал сочинение, где практически нет действия и конфликта, а есть созерцание божественной красоты красоты мира и природы. Это отсылает к более поздним музыкальным примерам.
Когда мне было 14-15 лет, я буквально заболел музыкой Брукнера. Тогда в Москву приезжал Чикагский симфонический оркестр и играл Восьмую симфонию Брукнера. После этого я почти наизусть учил практически все его симфонии. И вот это ощущение музыкального времени, которое тогда казалось идущим не по бетховенским законам, и развитие сонатной формы, когда нет постоянного конфликта, а есть некое растекшееся время, которое не имеет устремления, были для меня чем-то новым.
Позднее я увидел, что, как ни странно, это есть и у Бетховена. Известно, что Брукнер писал свои медленные части по форме, которая впервые создана у Бетховена, в самом ярком виде в медленной части Девятой симфонии. Четвертый концерт по настроению и ощущению музыкального времени и отношению к окружающему миру очень близок к этому.
Ваш исполнительский стиль напоминает ювелирное музицирование Татьяны Николаевой, которая была одним из лучших исполнителей Баха. Могли бы вы как-то определить свой стиль?
Я не знаю, какой у меня стиль, но он сформировался, безусловно, под влиянием Николаевой. Первые пять с половиной лет я учился у Татьяны Евгеньевны Кеснер, замечательного педагога. Она и Татьяна Петровна были ученицами Гольденвейзера и хорошими подругами. Когда я занимался во втором классе, Николаева пришла в гости к Кеснер, и мы познакомились. Она играла это были счастливые минуты: можно было вблизи увидеть талантливейшую пианистку. Она была очень щедрым человеком: если люди хотели, она тут же играла. Такое бывает нечасто. Так что я с ней был знаком с восьми лет, но ее учеником стал в 13.
Теперь, когда Николаевой не стало, я иногда жалею, что она не настаивала на своем влиянии: есть вещи, которым я пытаюсь научиться у нее сейчас, прослушивая ее записи. Но у нее никогда не было педагогического менторства: она стремилась вместе с учеником приобщиться к великой музыке. Кроме того, она столько концертировала, у нее была такая напряженная жизнь, что, будучи официально ее учеником, я видел ее только два-три раза в месяц.
Влияние Николаевой не ограничивалось уроками: я ходил на ее концерты, мы вместе музицировали, слушали дома массу музыки. Она привозила записи и всегда звала их послушать. Это было общение с дорогим и близким человеком. Она так учила, что и после ее смерти я продолжаю у нее учиться.
Как вы воспринимаете публику?
С детства я приучен, что отношения с музыкой важнее отношений с публикой. Я не верю, что действительно существует «публика». Есть люди, сидящие в зале, и они очень разные. Когда я играю, то для одного человека. Классическая музыка, на мой взгляд, обращается к одному человеку. Может быть, таких людей действительно три тысячи в зале, а может быть пять или один.
Какие у вас ближайшие планы?
После Нанта еду на один вечер в Амстердам, где играю фортепьянный концерт Моцарта No.21. Затем Париж, Четвертый концерт Бетховена. Потом у меня несколько выступлений в России, в том числе в Сарове. Это бывший Арзамас-16, родина водородной бомбы. В конце марта начале апреля будет несколько концертов в Италии. В апреле запись диска Шопена в Берлине. Потом в Лиссабоне участвую в фестивале русской музыки, который устраивает Р.Мартен. В мае играю с Лондонским филармоническим оркестром в Лондоне и Бирмингеме.
