на процессе в Одесском областном суде 17 мая 1972 г.

История часто капризничает, сбивается с пути и тем создает условия, лишь на короткое время кажущиеся единственно возможными. Поэтому сегодня еще не все согласятся, что может существовать литература, не подлежащая цензуре.

Поэтому сегодня многие склонны считать, что существование такой литературы явление вредное, а причастных к вредному явлению следует судить суровым судом.

Таких любителей сурового наказания я хочу спросить словами Достоевского: согласились бы вы построить мировую гармонию на одной-единственной слезе?

К тому же добавлю: тот, кто отвергает широту принципов демократии и свободы, открывает путь тирании.

Ярчайшим и наиболее понятным примером этого является хорошо памятная нашим современникам сталинская тирания с ее наказаниями судом и без суда.

От меня, наверно, ждут разговора по сути предъявленного обвинения.

Мое отношение к предъявленному мне обвинению исходит из вышеизложенного.

На разных этапах предварительного и судебного следствия я признавала, что моему мировоззрению присуще критическое отношение к действительности. В связи с этим я хочу напомнить моим слушателям признание русского демократа Чаадаева, к которому современная историография справедливо благосклонна: "Я не научился любить свою родину с закрытыми глазами, с преклоненной головой, с запертыми устами".

Считая наличие в мировоззрении критических компонентов не только нормальной, но и обязательной чертой сознательного гражданина, я абсолютно не согласна, чтобы критические компоненты моего мировоззрения расценивать и отождествлять с антигосударственной настроенностью, а тем более с антигосударственной деятельностью.

Критическое мировоззрение это гарантия исправимости тех недостатков и деформаций, постоянно имеющих место в общественной жизни каждого государства, в том числе и социалистического.

Поэтому я отвергаю попытки следственных и судебных органов трактовать меня как особу, имевшую целью исключительно антиобщественную деятельность.

Я знакомила следователей в присутствии представителей прокуратуры со своими общественно-политическими взглядами и готова отстаивать эти взгляды, отвергая наличие в них сознательного, подчиненного какой-либо цели искажения действительности.

Что касается моего знакомства с литературным творчеством Самиздата, то я буду отстаивать свое естественное право интеллигента и научного работника, право конституционное и гарантированное рядом международных документов, ратифицированных высшими органами власти моей страны.

Напомню, что это за документы.

Это Всеобщая декларация прав человека, Пакт о гражданских и политических правах, Пакт об экономических, социальных и культурных правах.

Государства участники этих пактов, в том числе и Советский Союз, взяли на себя обязательство гарантировать, что целый ряд прав, в том числе гражданские и политические права человека, будут осуществляться без малейшей дискриминации, то есть независимо не только от расы, пола, языка, но и от общественных и других убеждений.

Я жду, когда меня упрекнут, что суд исследовал не убеждения, а действия участников дела N170.

Это было бы так, если бы в тексте обвинения не стояло слишком часто: враждебно настроенный, разделяя враждебные взгляды и тому подобное.

Тому, кто скажет, что судят сегодня не за настроения и взгляды и даже не за чтение Самиздата, а за его распространение, я отвечу, что свобода неразделима.

© "Русская мысль",
N 4257, Париж, 11 февраля 1999 г.

[3.]