ВРЕМЯ КОМПРОМИССОВ

Парламентские выборы подтвердили популярность президента Аушева

Конец февраля в Ингушетии оказался особенно богат на общественно-политические события: 19 февраля был урегулирован конфликт между руководством республики и федеральным центром по поводу подчинения республиканских правоохранительных органов и прокуратуры, 25 февраля в Назрани председатели правительств Ингушетии и Северной Осетии подписали соглашение о возвращении беженцев в Пригородный район, а 28-го состоялись выборы депутатов Народного собрания Парламента Республики Ингушетия (РИ).

Новый парламент прежним курсом

В целом избирательная кампания в новый парламент проходила, по отзывам местных наблюдателей, вяловато. Даже назранская пресса дружно игнорировала политические декларации и предвыборные программы кандидатов в депутаты, которые, впрочем, были похожи, как написанные под копирку. Характерно, что практически все кандидаты выдвигались избирателями; политические партии и общественно-политические движения Ингушетии вновь оказались на обочине политической жизни республики. Хотя аушевский мораторий на деятельность политических объединений был отменен более трех лет назад и в министерстве юстиции РИ зарегистрированы более пяти десятков общественно-политических организаций, в том числе местные отделения КПРФ, ЛДПР, НДР, АПР, СДПР и т.д., однако для большинства ингушей эти аббревиатуры, похоже, остались ничего не значащими сочетаниями букв.

В отличие от большинства российских регионов, в Ингушетии ни левые, ни националисты не получили сколько-нибудь существенного числа голосов. Судя по итогам выборов, они вообще вряд ли могли серьезно претендовать на представительство в законодательном органе. Очевидно, новое Народное собрание республики не станет политической трибуной для местных политиков и партий. Как и прежний парламент, оно останется принципиально аполитичным и лояльным главе Ингушетии.

В состав Народного собрания РИ избран 21 парламентарий, в том числе семь депутатов прежнего парламента.

Наиболее известным представителем старой парламентской гвардии является Руслан Плиев. Бывший полковник-"афганец" был приглашен на работу в республику генералом-"афганцем" Аушевым в ноябре 1992 г., когда Ингушетия еще не оправилась от шока межнационального конфликта и "этнической чистки". Плиев стал одним из самых близких сотрудников Руслана Аушева; он был главой администрации Сунженского района, граничащего с Чечней, а в 1993-1995 гг. возглавлял президентскую администрацию. В июле 1995 г. Руслан Плиев был избран председателем Народного собрания республики. Под его руководством отношения парламента с президентом и его администрацией заметно укрепились и стали едва ли не родственными.

Бывший заместитель председателя Народного собрания РИ Муса Яндиев, также получивший депутатский мандат, известен как юрист и правозащитник. Он перевел на ингушский язык Декларацию прав человека, в 1989 г. был одним из организаторов сбора подписей за восстановление автономии Ингушетии, а в 1990 г. был уволен из органов внутренних дел за участие в неформальном движении. В прежнем парламенте Муса Яндиев совмещал вице-спикерство с руководством комиссией по законодательству, законности и правопорядку.

Депутатами Народного собрания также стали бывший председатель парламентской комиссии по межнациональным отношениям и связям с общественностью Азамат Нальгиев, который одновременно возглавляет региональное "Яблоко", бывший председатель парламентской комиссии по экономической политике Магомед Тумгоев, лидер местной организации Российской народно-республиканской партии ("партии Лебедя"), известный своими активными выступлениями в поддержку закона о реабилитации репрессированных народов, имам мечети селения Сурхахи Башир Аушев, агроном совхоза "Экажево" Магомет-Сали Аушев, а также представитель чеченского населения Ингушетии Саламу Алероев. Среди новых избранников генеральный директор госпредприятия "Сортсемовощ" Хасбулат Кодзоев, врач-педиатор из Назрани Яхъя Белхароев, экономист из селения Али-Юрт Магомед Татриев и др.

Комментируя парламентские выборы в Ингушетии, местные обозреватели отмечают, что наиболее интересным аспектом их итогов является, как ни странно, не избрание новых депутатов, а неизбрание в парламент представителей антиаушевской оппозиции. Ни один депутатский мандат не достался оппозиционерам, выступавшим с критикой Аушева и его правительства. При этом следует отметить, что в отличие от других постсоветских республик (как российских, так и новых независимых), в Ингушетии не зафиксированы случаи преследований противников президента или грубых нарушений законодательства. Поражение оппозиции вряд ли может быть объяснено давлением со стороны властей.

Парламентские выборы в Ингушетии в очередной раз подтвердили популярность президента Руслана Аушева. Вероятно, новоизбранный парламент быстро найдет общий язык с главой республики.

Соглашение вместо референдума

В один день с выборами депутатов Народного собрания должен был состояться референдум о принятии республиканского закона "О регулировании отдельных вопросов обеспечения законности и борьбы с преступностью в Республике Ингушетия". Инициатором референдума были власти Ингушетии. Подготовленный администрацией Аушева законопроект, который должен был выноситься на голосование, в частности, предусматривал значительное расширение прав республиканского руководства в назначении судей, прокуроров и руководителей МВД Ингушетии, а также предоставлял президенту республики право помилования лиц, осужденных на территории РИ за преступления, совершенные по мотивам, связанным с народными обычаями и традициями: кровной местью, умыканием невесты и пр.

Хотя Руслан Аушев во всех интервью и заявлениях делал акцент в первую очередь на "этнографической" части предложенного законопроекта, однако более важными и принципиальными являлись положения, закрепляющие подотчетность руководителей судебных и прокурорских органов властям республики. Руководство Ингушетии давно выступает за изменение ныне действующей нефункциональной системы формирования и подчинения судебно-прокурорских органов, при которой судьи и прокуроры полностью зависят от федеральных структур, не учитывающих (и, более того, не желающих учитывать) местную ситуацию и нередко пытающихся противопоставить свои местные органы республиканским властям. В условиях, когда Аушев и его администрация всеми силами пытаются сдержать распространение преступности и криминального террора, идущих из соседней Чечни, такая разобщенность правоохранительных структур республики становится просто недопустимой.

Таким образом, стремление президента Ингушетии укрепить контроль над республиканскими судебно-правоохранительными органами ничего не имеет общего со столь часто поминаемым в Москве сепаратизмом. Рассуждения московских обозревателей и "экспертов по национальным проблемам" о пресловутых "сепаратистских тенденциях" в связи с референдумом в РИ весьма далеки от действительного положения вещей. Более того, в ингушском законопроекте специально оговаривалось, что судьи назначаются "в соответствии с Федеральным конституционным законом "О судебной системе Российской Федерации"", прокуроры "в установленном Конституцией РФ порядке", а все вопросы взаимоотношений с федеральным центром регулируются "Конституцией Республики Ингушетия, Конституцией Российской Федерации, Федеративным договором, а также соглашениями..."

Первый раз референдум по законопроекту "О регулировании отдельных вопросов обеспечения законности и борьбы с преступностью в Республике Ингушетия" был назначен еще в начале прошлого года, однако в феврале 1998 г. Верховный суд РФ отменил его по протесту федеральной прокуратуры. Почти весь год Москва и Назрань пытались договориться о перераспределении полномочий в области руководства правоохранительными органами РИ, однако федеральные власти, по мнению ингушской стороны, не проявили заинтересованности в урегулировании спорных вопросов и прямо игнорировали предложения Ингушетии.

Трудно сказать, было ли решение Руслана Аушева о назначении нового референдума стремлением просто разрубить гордиев узел ведомственных противоречий или тонким шахматным ходом, рассчитанным на ответные шаги центра. Во всяком случае, ингушский лидер заставил Москву действовать. Правда, несколько истеричная реакция руководителей федерального правительства на действия Аушева ("Караул, сепаратизм!") едва не привела к бессмысленной и опасной конфронтации, однако президент Ельцин предпочел не усугублять конфликт и поручил вести переговоры с российской стороны более уравновешенному и спокойному Николаю Бордюже.

За две недели представители Москвы и Назрани успели разработать и подписать совместное соглашение о разграничении полномочий в организации деятельности правоохранительных и судебных органов, над которым безуспешно работали около года. Конечно, при согласовании текста договора Аушеву пришлось сдать некоторые принципиальные позиции: так, министр внутренних дел РИ будет назначаться одновременными приказом министра внутренних дел РФ и указом президента Ингушетии "по согласованию"; прокурора РИ назначает генеральный прокурор РФ "по согласованию" с президентом РИ; заместителей прокурора республики, прокуроров городов и районов генеральный прокурор РФ даже без какого-либо "согласования". Вопрос о назначении судей по сути остался открытым: власти Ингушетии получили лишь расплывчатое обещание, что "разногласия по назначению кадров судебных органов будут решаться путем консультаций и согласительных процедур", т.е. не получили почти ничего.

Однако в Назрани полагают, что сделанные уступки стоят согласия с федеральным руководством. Вопреки пророчествам нервных московских стратегов, Ингушетия вовсе не собирается выходить из состава России. Ее руководство обеспокоено двумя основными проблемами: распространением преступности и возвращением ингушских беженцев.

Беженцы продолжают надеяться

Проблема беженцев остается основной социально-политической проблемой Ингушетии уже более шести лет, с начала ноября 1992 г., когда вооруженные формирования Северной Осетии при содействии российских войск и югоосетинских боевиков осуществили этническую чистку Владикавказа и Пригородного района от ингушского населения. В результате более 60 тыс. ингушей из Северной Осетии были вынуждены бежать в Ингушетию.

Беженцы составляют примерно 25-30% от постоянного населения Ингушетии. Условия их существования ужасны: постоянного жилья нет и не предвидится, многие беженцы живут у родственников или во временных вагончиках, часть людей из-за нехватки помещений размещена в зданиях госучреждений, предприятий, в мастерских, на фермах, электроподстанциях, клубах, детских садах и т.п., совершенно не приспособленых для длительного проживания людей.

Абсолютное большинство беженцев (по официальным данным, более 77%) безработные. Наличие в Ингушетии, среди трудоспособного населения которой около трети не имеют работы, значительного числа бездомных беженцев, более трех четвертей которых к тому же безработные, превращается в серьезный дестабилизирующий фактор.

Власти РИ уже седьмой год настойчиво требуют возвращения беженцев в ингушские села Пригородного района, возмещения им ущерба и обеспечения их безопасности и гражданских прав. Руководство Северной Осетии первое время вообще отказывалось рассматривать варианты возвращения ингушей в Пригородный район, выдвинув тезис "о невозможности совместного проживания" ингушей и осетин. Только весной 1993 г. под давлением Москвы Владикавказ согласился на переговоры о возвращении беженцев. 20 марта 1993 г. президенты Ингушетии Руслан Аушев и Северной Осетии Ахсарбек Галазов подписали в Кисловодске соглашение, в котором заявили о готовности совместно решать проблему возвращения беженцев на основе принципа добровольного возвращения. На первом этапе предполагалось возвращение в места прежнего проживания граждан, имевших документально подтвержденную прописку (около 34 тыс. человек). Однако вскоре власти Северной Осетии фактически отказались выполнять достигнутые договоренности и вернулись к принципу "невозможности совместного проживания".

С тех пор появилось два указа и одно распоряжение президента РФ о возвращении беженцев (указы от 13 декабря 1993 и 30 мая 1994, распоряжение от 5 апреля 1996), две программы возвращения беженцев, утвержденные российским правительством (от 8 августа 1994 и 15 октября 1997), а также четыре осетино-ингушских соглашений по той же проблеме (бесланское соглашение 26 июня 1994, владикавказское соглашение 11 июля 1995, согласованный график возвращения беженцев от 20 апреля 1996, назранская декларация 25 ноября 1997).

Однако все соглашения и договоренности срывались из-за множества практически невыполнимых условий и формальностей, которые постоянно выдвигала осетинская сторона. В частности, Владикавказ то требовал создания фильтрационных "согласительных комиссий" для проверки возвращающихся ингушей, то настаивал на восстановлении социальной инфраструктуры в Пригородном районе, то ставил предварительным условием возвращения беженцев формирование некой "морально-психологической атмосферы" и т.п. В итоге до 1998 г. в Пригородный район вернулось не более 6 тыс. беженцев. Несколько раз обострение ситуации в Пригородном районе едва не приводило к новым вспышкам столкновений между осетинами и ингушами.

С начала 1998 г., когда президентом Северной Осетии стал Александр Дзасохов, ситуация вроде стала меняться в лучшую сторону: за весну-лето в четыре села Пригородного района, определенных как населенные пункты первого этапа возвращения беженцев, возвратилось более 4 тыс. человек. Однако уже в сентябре соглашение сорвалось из-за антиингушских выступлений в Пригородном районе. 12 сентября в селах Донгарон, Куртат и Дачное были разгромлены и сожжены несколько десятков домов, построенных Федеральной миграционной службой для возвращающихся ингушей. Одновременно погромщики уничтожили или растащили большинство стройматериалов, завезенных службами ФМС. Около половины ингушских семей, возвратившихся в Пригородный район, были вынуждены спешно уехать в Ингушетию. Власти Северной Осетии не смогли или не захотели привлечь к ответственности организаторов погрома, среди которых, по информации ингушской стороны, были некоторые главы администраций сел Пригородного района.

25 февраля 1999 г. председатели правительств Северной Осетии и Ингушетии подписали в Назрани новое (кажется, уже шестое или седьмое по счету) соглашение о возвращении беженцев. Этот документ предусматривает возвращение беженцев во все населенные пункты в срок до конца текущего года. Владикавказ, отказавшись от предварительных условий, согласился на уведомительный порядок возвращения самый благоприятный для беженцев и принял требование об освобождении квартир и домов ингушей, которые были захвачены осетинами в период межнационального конфликта.

Если февральское соглашение удастся реализовать, это будет не только самым крупным шагом к ликвидации последствий осетино-ингушского противостояния, но, пожалуй, единственным примером благополучного разрешения одного из самых сложных кавказских конфликтов путем переговоров. Правда, памятуя судьбу предыдущих соглашений о возвращении беженцев, трудно поверить, что нынешние договоренности могут быть выполнены без серьезных осложнений.

Но в Назрани все-таки продолжают надеяться на то, что проблема беженцев будет разрешена и после шести лет изгнания люди смогут, наконец, вернуться в свои дома.

Тимур МУЗАЕВ

Москва

© "Русская мысль",
N 4261, Париж, 11 марта 1999 г.