"Карамзин" и розы

19 марта в Литературном музее на Петровке состоялись поэтический вечер и однодневная художественная выставка Людмилы Петрушевской. Я не оговорилась. Впрочем, настоящие читатели Петрушевской давным-давно, еще до того, как начали появляться всё новые главы поэмы "Карамзин", поняли, что она поэт. Похожий на гусляра... или на псалмопевца. Написала и самой страшно стало. Но это именно такой, исконный вид поэзии, в котором отчетливо проступает еще не обузданная стихотворными размерами музыкальная стихия языка. Мы живем в ней и потому не слышим, как не слышим своего дыхания. В этих строчках поэзия как душа в теле, необъяснима, невычленима, ни рентгеном, ни скальпелем необнаружима, но неоспорима.

Целый вечер Петрушевская читала свой деревенский дневник в стихах. "Наверное, это были самые лучшие годы моей жизни, когда я там жила... А теперь что-то вроде ностальгии. Знаете, когда человек оставил родину и все время о ней думает".

Первые главы "Карамзина" были опубликованы в 1994 г. в журнале "Новый мир", затем в 1996-м во втором томе пятитомного собрания сочинений. Следующей была публикация в "РМ" осенью прошлого года (см. "РМ" N4237). «Ничего моего никогда так не ругали, как "Карамзина"», говорит Людмила Петрушевская, за которую можно пятерых небитых дать. Сколько было презрительных замечаний: "Так и я могу: вот разделю каждую фразу на строчки-кусочки и пожалуйста, поэма!" Сколько появилось раздраженных рецензий с повторяющимися плоскоумными вздохами: "Бедная Люся!" Высоколобых коробят все эти саги "кто бы пустил пьянь тюремную", автобусный и рыночный фольклор, эти "денег-то у сестре нет", "Киселев удавился", эти Вальки Коноплевы, Андревны, Нинки... Почвенникам не хватает богоносности, западникам интеллектуальности. Традиционалистов шокирует, постмодернистов не волнует. И все согласны в одном: это не стихи! По словам Петрушевской, один только Андрей Сергеев (недавно погибший) позвонил и сказал: не обращайте внимания, вся Европа только так и пишет, верлибром. Мне кажется, верлибр красивое слово, которое у нас ничего толком не означает, точнее, означает все, что не похоже на классический стих. Тогда да, Петрушевская пишет верлибры. И все мы, когда говорим естественно, не вымучивая и не выстраивая речь, сообразуясь только с дыханием, своим собственным и нашего языка, говорим верлибром. И сами того не подозреваем. Журдена переплюнули с его прозой.

Это верлибр? Ну, пусть. Петрушевская никогда, в прозе, в драматургии ли, не помещается в жанровые соты. Щемящая беззащитность, невинная неприличность мешает.

"Когда б вы знали, из какого сора..." Или из самого воздуха? Чем больше читаешь "Карамзина", тем больше понимаешь, что поэзия как гравитационное поле, не она во всем, а в ней все: битва кота Гоши и крысы Ксюши, Млечный Путь глазами ребенка, косноязычный роман телефонистки, внезапная смерть от электрического удара, "полудурки" в "полутапочках" брошенные дети из "школы для дураков"... Но нужен чуткий инструмент, чтобы трансформировать ее в слова.

Стихи Петрушевской не для глаз. Никакие мини-строчки, многоточия, пробелы-цезуры не заменят интонацию ироническую, трагическую, лирическую, не дадут представления о том, как должна звучать эта партитура. В авторском исполнении "Карамзин" становится оркестром. Слушаешь и не покидает ощущение чуда.

За спиной читающе-поющей Петрушевской полукругом на стене ее акварели. Вот эти попытки передать чудо. Внутренние иллюстрации ее творчества. Розы, куклы, портреты детей. Одна из картин знакома по обложке сборника прозы "Дом девушек" (1998). Букет из белых цветов и одного красного, в глиняной вазе. Только здесь, в музее, рисунок целехонький, а для книжной обложки художник Вера Хлебникова сделала композицию: один угол, с красным цветком, оторван и криво приложен обратно, так что зияет черная трещина. Может быть, это самая точная жанровая характеристика Петрушевской. Как называется такой жанр?

НАТАЛЬЯ МАВЛЕВИЧ

Москва

© "Русская мысль", N 4263,
Париж, 1 апреля 1999 г.