CASUS FOEDERIS

Или, иначе говоря,
вступление в силу
союзнических обязательств

В юридическом смысле сегодняшние события на Балканах этот вопрос для России не ставят, однако в моральном и политическом безусловно. От его решения во многом зависит, какой век для нее наступает в самое ближайшее время "настоящий" или "календарный"? Известно, как он решился в начале XX столетия. При всей невозможности сравнивать политические и экономические условия того и нашего времени некоторые обстоятельства исторического пути России кажутся удивительно постоянными, и напомнить о них сейчас далеко не вредно.

Правительственное сообщение от 29 марта 1913 г. гласило: "Правительство должно бережно взвешивать свои решения, чтобы ни одна капля русской крови не была пролита иначе, как если интересы родины того требуют". Сообщение это привязано к конкретному эпизоду: "черногорский орел", князь Николай, упорствовал, не желая отказаться от осады Скутари (Шкодера). Князь намека не понял и отступил только под беспрецедентным нажимом европейских держав. Случай со Скутари был лишь одним из цепи подобных, спровоцированных прежде всего неожиданными победами христианских народов Балкан в соперничестве с турками в 1912 году. Неожиданными как для России, так и для европейских держав, которые гарантировали невмешательство в события еще до их начала. События, как известно, привели к тому, что Сербия, Болгария и Греция без посторонней помощи избавились от остатков турецкого ига. Без всякого вмешательства России дело едва не дошло до взятия Константинополя.

Казалось бы, "славянский патриотизм" должен был взыграть везде и прежде всего в России. Между тем, о нарушенном в пользу славянства равновесии в Европе говорил только германский император Вильгельм, все более захваченный идеей неизбежного столкновения германской и славянской рас. Россия же именно в это время начинает все более явственно отстраняться от балканских дел и "славянских братьев". Министр иностранных дел С.Сазонов прямо говорил о том, что "нужно принять все меры, чтобы наши доморощенные политики не втянули нас в какую-нибудь славянскую авантюру". Под доморощенными политиками Сазонов имел в виду как тех, кто вроде военного министра Сухомлинова безответственно уверял, что Россия полностью готова к мобилизации и войне, так и организаторов "славянских" демонстраций в Думе, манифестаций, "славянских обедов" и молебнов.

Крайние националистические взгляды разделялись и рядом министров Кривошеиным, Щегловитовым и другими, влияние которых до поры удавалось уравновесить премьеру Коковцеву. Николай II в свойственной ему манере колебался, склоняясь попеременно к разным взглядам и настроениям. Легкомыслие и некоторая самоуверенность националистов были свойственны и ему, но их проявление сдерживалось элементарной боязнью масштабного военного столкновения с Германией. Весной 1913 г. царь решился неофициально признаться Вильгельму, что он отказывается от традиционных целей русской политики на Балканах Стамбула и контроля над Дарданеллами. На ход мыслей и политику кайзера это, правда, не повлияло.

Между тем, причиной осторожности власти и просто здравомыслящих политиков был не только страх. Во всех случаях, когда стала заходить речь о славянской солидарности, с неизбежностью вставал вопрос: кого поддерживать? Общая борьба христиан с турками до времени прикрывала острое соперничество между православными странами на Балканах, не дававшее спокойно жить ни европейской, ни российской дипломатии. Последняя, надо признать, усугубляла неразбериху своими малопродуманными действиями и шараханиями от самых общих принципов "славянского единства" до мелочных обид на поведение участников конфликта. Смысл его будет легко понятен современному читателю.

Сразу же после освободительной войны конца 70-х годов XIX века определились и его участники, и предметы спора. Болгария, которую Россия попыталась было низвести до положения одной из своих губерний, уклонилась от этой роли, продолжая, однако, испытывать к России дружеские чувства. Со временем они стали несколько омрачаться той преимущественной поддержкой, которую Россия стала все больше оказывать Сербии. Это последнее обстоятельство заставляло болгарские власти временами искать ей противовес в виде австрийского влияния на Балканах, тем более важного, что экономическая ситуация всего региона (если не считать сферу вооружений) в громадной степени зависела не от российского, а от германского и австрийского присутствия.

Объектом спора сербов и болгар была Македония и роль в этих местах албанского населения, до 1912 г. не имевшего своей государственности. Сербский шовинизм в Македонии был общеизвестным фактом в последние десятилетия XIX века. Положение усугублялось тем, что Македония соприкасалась с Косовым полем, где сербская традиция была очень сильна, но куда проникало все больше и больше албанцев, постепенно ассимилировавших население так называемой Старой Сербии. Влияние албанцев в самой Македонии, в Скопье, тоже было весьма значительным. Понятно, что Македония не могла не находиться и в зоне весьма серьезных интересов Греции.

Эти и многочисленные другие проблемы до крайности обострились в 1912-1913 гг., подготовивших военную катастрофу в Европе и России. Позиция последней целиком определялась тем, что старые славянофильские традиции вынужденно нейтрализовались слабым реальным весом России в регионе и боязнью масштабного столкновения в Европе. Политическая линия России одно время склонялась к продвижению идеи создания балканской федерации при участии турок, которую можно было бы противопоставить влиянию Австрии.

Нереалистичная сама по себе, эта идея вдобавок входила в противоречие с подобными же, но совершенно иначе (либерально и демократически) ориентированными настроениями в Сербии, Хорватии, Боснии и Герцеговине, распространенными в оппозиционных власти политических кругах. Сами балканские народы идею "старшего брата" не поддерживали и стремились к военному противостоянию Турции. В этот момент, еще до начала войны на Балканах, крупные европейские державы более или менее искренне стремились (и договаривались об этом) отделить свои интересы в мире от возможных осложнений на Балканах. От этого выиграли прежде всего сами балканские народы, которых на время уже предрешенной борьбы с турками оставляли в покое, хотя в их победу никто не верил.

Однако именно победу балканцев, с очевидностью обозначившуюся в октябре 1912 г., и не смогла переварить Европа. Вне зависимости от общей борьбы с турками, все балканские народы озаботились и своими интересами. Сербия захватила Македонию и не особенно стремилась кому-либо ее отдавать. Она же заняла Салоники, куда буквально на несколько часов опоздали болгарские войска. На этот же пункт претендовала Греция, успевшая оккупировать южную часть Македонии. Несмотря на эти разногласия, сербы стремились не упустить случай и поделить Албанию с греками. Не желавшие этого австрийцы провозгласили Албанию независимой в итоге последовавших лондонских переговоров на свет появилось государство с совершенно искусственными границами.

Положение осложнялось и приобретениями славян на Адриатике. Европейцы стремились урегулировать как отношения славян с Турцией, так и внутриславянские разногласия последние без всякого успеха. Очень скоро, по словам П.Милюкова, мир «после того, как был поражен славянской "славой", заговорил о балканских "зверствах"». В середине июня 1913 г. болгарские войска начали наступление на сербов, отстаивая свои интересы в Македонии. Сербы успешно отразили наступление, при этом в боевые действия против Болгарии включились греки и румыны. В итоге Болгарии пришлось принять тяжелые условия мира, отдав ряд территорий всем своим противникам, включая турок.

Избавившись от претензий болгар на Македонию, сербы и греки принялись превращать ее болгарское население в сербское и греческое теми же варварскими методами, которые до того испытали на себе мусульмане, после учиненных зверств покидавшие свои сожженные жилища и массами превращавшиеся в бесправных беженцев. Все, что творилось в то время, П.Милюков, бывший тогда на Балканах, назвал "кипящим котлом диких национальных страстей, поднявших со дна человеческой души худшие животные инстинкты". Разделить Албанию было тогда заветной мечтой сербов и греков, но в этом их не поддержали ни Россия, ни Австрия. Давлению держав пришлось уступить. О какой поддержке славянства и православия в этом "кипящем котле" могла идти речь?

Неудачи России в балканской политике 1913 г. были на самом деле лучшим, что могло случиться во всей этой ситуации. Говорить о каких-то моральных обязательствах России было неуместно, ибо русские интересы совершенно не совпадали с интересами балканских народов, в своих собственных целях игравших на противоречиях между крупными державами. Единственным разумным выходом для России оказывалось то, что в определенных кругах называлось "локализацией" войны, т.е. невмешательство в европейскую войну, из-за чьих бы интересов и действий она не возникла.

Утвердить эту позицию оказалось в то время невозможно. В самые последние недели перед войной 1914 г. Вильгельм писал Николаю, что понимает необходимость для него считаться с общественным мнением ("славизм", добавляет он). Это общественное мнение заслуживает отдельного разговора: оно было гораздо слабее, чем можно подумать. Однако в любом случае оно, как показало все последующее, шло вразрез с подлинными национальными интересами страны. Была ли война неизбежна и без балканского кризиса другой вопрос, но непосредственно втянула в нее Россию неповоротливость и пустая самоуверенность определенных кругов именно в этом вопросе. Через несколько месяцев после начала войны царь с горечью говорил о том, что его "заставили ввязаться в эту ужасную войну". "Славянскую авантюру", добавим мы, помня слова Сазонова, в решительный момент, правда, сыгравшего весьма неприглядную роль.

Сегодня балканского кризиса в том виде уже не существует. В конце прошлого и начале нынешнего века избавление от турецкого владычества проявило столетиями копившиеся противоречия между славянскими народами. Сегодня они в своем большинстве выбрали путь сближения с объединенной Европой, хотя следы старых тяжб легко узнаваемы в совершающихся событиях. И все же сегодня это уже не "славянский вопрос", а раздувающая эти противоречия авантюра одного режима, который ставит под угрозу интересы своего народа и объективно способствует противопоставлению России всему континенту, а по сути и всему миру. Свое место в мире России стоило бы завоевывать иными способами нежели его поддержкой. Солидарность с терпящим бедствие народом совсем другое дело.

СЕРГЕЙ ШКУНАЕВ

Москва

© "Русская мысль", N 4264, Париж, 08 апреля 1999 г.