«Бередить совесть этого мира...»

Беседа с Сергием, архиепископом
западно-европейских русских церквей

Владыка, расскажите, пожалуйста, о вашей епархии.

Епархия, которая мне поручена, создавалась в начале 20-х годов, когда Патриарх Тихон поручил архиепископу Евлогию (Георгиевскому) заниматься всеми приходами русского рассеяния в Западной Европе. Митрополит Евлогий имел очень обширную епархию: туда входили православные приходы скандинавских стран, Англии, Финляндии, Чехословакии, Венгрии, Германии, Италии, Швейцарии, Бельгии, Голландии, Люксембурга, Франции, французских владений Северной Африки Марокко и Туниса. Одно время даже была миссия в Индии, но потом она совершенно заглохла. Я сейчас преемник остатков этой огромной епархии.

Наша архиепископия зависит от Вселенского Константинопольского престола. Должен сказать, что это достаточно уникальная в истории Церкви: "сверх-епархия", которая имеет приходы во Франции, вИталии, Голландии, Бельгии, Швеции, Норвегии и Германии. По происхождению она русская, и богослужебные обычаи русские, но со временем все больше русских утрачивают свои национальные признаки, вследствие смешанных браков и прочего, теряют русский язык, и хотя они продолжают оставаться православными, но богослужение для них нужно совершать на местном языке. Например, в Брюсселе у нас два прихода; в одном из них службы идут по-славянски, проповедь по-русски, а в другом всё на французском языке.

В нашем соборе Св. Александра Невского в Париже служение идет по-славянски, проповедь по-русски, а в нижнем храме франкоязычная община. В Голландии во всех приходах службы идут только по-голландски.

Сейчас мы добиваемся от Константинопольского Патриархата восстановления упраздненного им в 50-е годы экзархата. На практике это значит, что наши контакты с нашим церковным центром, то есть с Константинополем, будут совершаться не через местных греческих митрополитов, а непосредственно.

Каким вам представляется будущее вашей епархии и вообще православия в Западной Европе?

Я думаю, что мы становимся зародышем какой-то будущей поместной Западно-Европейской Православной Церкви, которая многонациональна, служит на многих языках, но у которой, по-видимому, будет все-таки русская богослужебная практика.

Коренные православные заразили людей в Западной Европе "вирусом" православия: многие становятся православными, даже идут в священники, заканчивая перед этим заочные богословские курсы при Свято-Сергиевском институте. Таким образом, оказывается, что православие на Западе укореняется, становится своим, а не чем-то, привнесенным с Востока. Интересно, что не греческое, а именно русское богослужение более понятно и естественно для европейца. Так что бояться нам за свое будущее нет оснований. То, что мы со временем, через два-три поколения, потеряем свою "русскость", я думаю, неизбежно. Но главное это быть не русским, а православным; дело не в национальности, а в вере.

Расскажите, пожалуйста, о жизни ваших приходов.

Как живут наши приходы?.. Положа руку на сердце бедствуют.

Наши предки, попав в эмиграцию, старались изо всех сил содержать своих священнослужителей. Со временем, из-за уменьшения количества прихожан, приходы, за исключением двух или трех на всю епархию, уже не могли этого делать. Сейчас наши священники вынуждены работать и сочетать это со священническим служением. Я сам тридцать лет преподавал в средней школе и молился, чтобы, если кто-то из моих прихожан тяжко заболеет или умрет, я сумел вовремя освободиться. Правда, я должен сказать, что руководство католической школы, в которой я работал, прекрасно понимало мое положение и ни разу не препятствовало мне оставить уроки, если я дам ученикам какое-то задание на это время, и заняться своей пастырской деятельностью.

Наш священник он священник фактически только по субботам и воскресеньям, а в другие дни недели инженер, врач, учитель...

Как же быть в такие насыщенные в богослужебном отношении периоды, как Страстная седмица или Светлая?

В такие периоды особенно трудно. Многим священникам удается на это время взять отпуск, чтобы каждодневно быть в храме. Но в некоторых батюшки нет, и хорошо, если есть музыкально одаренные и знающие устав люди, которые могут править службу мирянским чином...

В начале эмиграции и вплоть до 60-х годов приход был большой семьей: вместе молились и жили одной жизнью. А сейчас мы наблюдаем ослабление общения между людьми. Люди слишком заняты обыденными делами, приходят на службу и потом расходятся. Нельзя идеализировать: только некоторые приходы сохранились как церковно-общинные семьи, в большинстве своем это пропало.

Если в приходе находится художник, то вокруг него порой рождается кружок по изучению иконописи. В Париже есть целый ряд церковных православных хоров, которые не только участвуют в богослужениях, но разучивают дополнительные программы и выступают с концертами. Летом устраиваются детские и юношеские лагеря.

В некоторых храмах есть приходские школы, в которых детей обучают Закону Божьему, русскому языку, русской литературе, культуре. Например, у нас в соборе есть школа с параллельными классами: для говорящих по-русски и для не говорящих по-русски, где дети учатся языку своих предков. Некоторые таким образом приходят к открытию своей "русскости" и начинают интересоваться русской культурой, традициями, историей и становятся даже пропагандистами "русскости" среди инородной публики.

Есть ли какие-то особенности, отличающие православных на Западе от православных в России?

Здесь выработалась практика частого причащения. Многие верующие в эмиграции пришли к такому выводу, что присутствовать за литургией, не причащаясь, это почти абсурдно. Иногда это сказывается на подготовке человека к причастию. Если причащаешься за каждой литургией, то уже времени не хватает, чтобы говеть и готовиться по-настоящему. И я с болью в сердце отмечаю, что у некоторых даже появляется автоматизм по отношению к причастию. Но в общем очень отрадно видеть, сколько у нас бывает в храме детей и как многие взрослые, которые часто причащаются, очень серьезно к этому относятся, стараются поисповедаться перед литургией.

Я знаю, в России это безусловное правило без исповеди к причастию не подойдешь. У нас немножко другой подход: если человеческая совесть достаточно чиста и нет ничего, что препятствует, то почему же нельзя подряд несколько раз причаститься без формальной исповеди?

Я думаю, что практика частого причащения, которая выработалась на Западе, полезна. Это поддерживает у человека силы. Когда верующий сознательно приходит к Святой Чаше, он весь освящается этим Присутствием. Он не может после этого вести обыкновенный грешный образ жизни, он старается соблюдать себя в чистоте. Так что, если это становится потребностью, то общий результат положительный.

Как строятся отношения православных, живущих в Западной Европе, с католиками и протестантами?

Давно прошло то время, когда католические церковные власти смотрели на всех, прибывающих с Востока, как на возможных обращенцев в католичество.

Когда я преподавал в католической школе, настало время мне рукополагаться в священники. (До этого я был диаконом, и об этом знали многие мои коллеги, и, конечно, мой директор католический священник, и никому это не мешало.) Перед рукоположением я задал своему директору вопрос, должен ли я искать другую работу, потому что нелогично православному священнику преподавать в католической школе. Директор хотел, чтобы я оставался, но он должен был доложить об этом своим церковным властям. И они прислали викария по делам образования из архиепископии. Мы с ним долго беседовали, и он объяснил, что он ни за что не хочет меня увольнять, наоборот, для них очень важно, чтобы среди персонала школы были верующие люди. Это меня очень удивило ведь школа была католическая. Происходило это в 60-е годы.

Это говорит о ситуации, в которой мы находимся: христианство в Западной Европе очень ослабло. И поэтому в наш век вместо того, чтобы друг друга обвинять во всяких ересях и отклонениях, мы приходим к какому-то "автоматическому" экуменизму, то есть стараемся по отношению к неверующему миру показать что-то вроде "общего фронта". Это удается не всегда, потому что часто верх берет такое сознание, как у старообрядцев, которые в свое время говорили: наша вера права, потому что у нас книги толще... Мы живем тут в основном в секуляризованной, уже безбожной среде. Наткнуться на христианина сейчас не так уж легко, и когда мы, христиане, встречаемся, то у нас, конечно, есть общий язык.

В Париже существует комиссия Христианских Церквей Франции. Собирается она редко, два раза в год, для обсуждения всяких больных вопросов. Мы, конечно, тоже в ней участвуем. Иногда эта комиссия подает вслух общехристианский голос, выражая наше общее мнение.

Но бывает очень тяжело, когда на общих экуменических богослужениях протестанты пытаются навязать нам что-то, чуждое православию. Тут нам приходится сказать, что читать вместе "Отче наш" это очень хорошо, но дальше вместе мы пока идти не можем. Нужно, конечно, людей не обижать, но и позиций своих мы сдавать не собираемся; уж если кто-нибудь должен менять позиции, то скорее они, нежели мы...

Каковы отношения христиан Запада с нехристианским миром?

С нехристианским миром общего языка у нас вообще почти нет. Существуют какие-то комиссии по диалогу с иудаизмом, с исламом и другими мировыми религиями, но это остается на уровне общего обмена мыслями и, в общем, ни к чему не приводит.

Каковы отношения вашей архиепископии с Русской Православной Церковью, другими поместными Церквами и с Зарубежной Церковью?

В 1995 г. Бог меня привел быть в Москве, встретиться с патриархом Алексием II и совместно с ним служить Божественную Литургию в Успенском соборе в Кремле. Тем самым было установлено нормальное евхаристическое общение с РПЦ, несмотря на то, что мы остаемся в ведении Константинопольского Патриархата. Да, мы и русские, и не русские. "Под греками", но в Западной Европе...

С другими православными поместными Церквами у нас как у относящихся к Константинопольскому Патриархату нет никаких препятствий для евхаристического общения. К нам приезжают священники, епископы, служат в наших храмах.

Затруднения у нас только с Зарубежной Церковью "карловацкой", или синодальной. Как мы ни стараемся наладить с ними дружеские отношения, продолжаем получать от них отказ. Они считают, что мы продажные души, что мы изменили православию и прочее. Я читал своими глазами, как один их богослов назвал Константинопольского Патриарха "архиересиархом", потому что Патриарх когда-то "имел наглость" поцеловаться с Папой Римским.

Конечно, в личном плане бывают очень дружественные отношения с некоторыми представителями этой церкви. Очень больно, что мы не можем иметь евхаристического общения между собой.

Какие пути преодоления разногласий между христианами вам представляются перспективными?

Ей-Богу, я не знаю. Я думаю, что единственное, что может нас спасти, это прямое вмешательство Святого Духа. Мы, по нашей человеческой немощи, сами не способны это преодолеть. Нужно, чтобы Господь вмешался, послал бы нам каких-то сверхумных людей, чтобы мог получиться настоящий разговор не обобщенный, не обмен богословскими пошлостями, а чтобы мы действительно могли договориться до конца. Но это значит, что кто-то должен будет признаться, что в течение веков он заблуждался. Как это сделать, я не представляю.

Моя личная точка зрения сейчас такова: мирное сосуществование; каждый по-своему, но не предавая снова анафеме инакомыслящих. Мы сейчас можем жить в таком состоянии терпимости по отношению друг к другу. Даже если мы не на сто процентов совпадаем, у нас очень много общего. Когда мы встречаемся, давайте будем говорить о том, что нас объединяет, и поменьше о том, что нас разъединяет.

Что из богатого наследия 20-40-х годов времени расцвета церковной жизни во Франции продолжает сегодня жить?

В Париже продолжает существовать Богословский институт имени преподобного Сергия, основанный в 1925 году. Можно сказать, что после крупных светил философской и богословской мысли, многие из которых умерли в 40-50-е годы, остались их преемники, но даже похожего на тот уровень сегодня нет. Я бы сказал, что наш Богословский институт продолжает жить "на лаврах". Сейчас делаются некоторые усилия: публикуются лекции довоенных профессоров на французском и на русском языках, в том числе и в Москве, в Свято-Тихоновском Институте.

Нужен ли нам сегодня Богословский институт? Разумеется, нужен жаль только, что из института редко выходят священники, а их у нас катастрофически не хватает. Но важно, что выпускники-богословы могут в диалоге с инославными со знанием дела защищать православную точку зрения.

Каков национальный состав сегодняшних студентов?

У нас учится очень много румын, сербов, французов, арабов. Изредка студенты из Польши, России, Белоруссии, Украины. Обучение идет полностью на французском языке. При институте есть заочные богословские курсы. Всего сейчас, вместе с докторантами, в институте обучается около 50 человек.

Какова сегодня роль Церкви в судьбах эмиграции и в жизни "русского Парижа"?

Эмиграция рассасывается. Церковь сегодня возвращается к своей изначальной роли молитвенному собранию. Все меньше остается людей, выросших в эмиграции, дву-культурных. Церковь остается местом для молитвы, но уже почти никакой культурной роли она не играет; общественная роль ее, я думаю, тоже дело прошлого. Если Церковь будет именно местом молитвы, внутреннего преображения человека, то, я думаю, она будет выполнять свою главную задачу.

Но объединяющая роль Церкви возрождается теперь при новых обстоятельствах. Сюда приезжает множество людей из России, они очень отличаются от людей старой эмиграции это уже другой культурный слой. И, чтобы их начать понимать, нужно с большим терпением с ними общаться. Поскольку Церковь притягивает и старую эмиграцию, и новую, есть надежда, что в Церкви они смогут понять друг друга.

Будет ли совершена канонизация матери Марии (Скобцовой)?

Довольно длительное время, более года, Елена Дмитриевна Аржаковская, дочь о. Димитрия Клепинина, сподвижника матери Марии (тоже погибшего в концлагере), собирала различные материалы, в том числе и биографические, о матери Марии. По моему благословению она составила на французском языке досье ("личное дело") по всем критериям канонизации, которое я собираюсь в ближайшее время представить на рассмотрение Синода Константинопольского Патриархата и просить о прославлении матери Марии.

Владыка, расскажите, пожалуйста, о монашеских общинах епархии, о том, какой тип монашества характерен для православия в Западной Европе, о вашем понимании роли монашества в мире.

В нашей епархии есть два мужских монастыря и один женский. Мужские монастыри находятся в Норвегии и Голландии. В каждом всего по два монаха, которые живут, исполняя монашеское молитвенное правило и все то, к чему их обязывают обеты, и одновременно они обслуживают приходы.

Во Франции у нас есть женская монашеская община монастырь Покрова Божией Матери в Бюси-ан-От, основанный в 1946 году. В монастыре сейчас 14 монахинь. Покровская обитель живет по своему уставу, богослужения совершаются ежедневно.

Интересно, что поют во время службы по-славянски, распевы русские, но все чтения кафизмы, паремии, часы читаются сестрами на их родных языках: монахиня из Англии читает по-английски, монахиня из Египта по-арабски и т.д. Евангелие и Апостол обыкновенно читаются на двух языках церковнославянском и французском, и все это вместе сочетается очень хорошо.

Но самое главное, что при напряженной духовной жизни в монастыре чувствуется интерес к человеку, открытость к нуждам этого мира, к проблемам людей. В монастыре всегда много мирян и паломников, и пансионеров, приезжающих сюда духовно отдохнуть от напряжения жизни в больших городах. Есть люди больные, которые живут в монастыре подолгу. Есть такие, кто приезжают сюда не только помолиться, но и потрудиться для монастыря. Вокруг монастыря стали селиться русские, и сейчас в небольшом французском поселке в Бургундии уже семнадцать русских семей приобрели домики, так что даже население деревни постепенно начинает менять свой характер.

Но самое примечательное то, как сестры обращаются с людьми. Нет отношения к человеку как к какой-то досадной помехе, нарушающей нормальный ритм жизни, какое, к сожалению, порой заметно и в русских, и в греческих монастырях. Здесь подход другой: если человек сюда пришел, значит, у него есть необходимость, значит, он должен найти собеседника.

Самая главная евангельская заповедь любовь к ближнему. И вот этой жертвенной христианской любовью люди постоянно окружены в Покровском монастыре. Когда ты в чем-то нуждаешься, тебе не придется никого искать, к тебе подойдут и будут тебя слушать и стараться понять, несмотря на усталость, будут вникать в твою беду и искать, как тебя утешить, как тебе помочь. Я думаю, что это главный смысл монашества в мире во всей его красоте. Истинное монашество мы найдем там, где не отвращаются от боли мира, не отворачиваются от человека. А там, где ищут только своего спасения, там, боюсь, опасный подход к монашеству.

Тут как раз вспоминается светлый облик матушки Марии (Скобцовой), которая никогда в монастыре по-настоящему не жила, но была монахиней и в своей келье, и вне ее, полностью отказавшись от себя, полностью отдав себя ближнему.

Какие перспективы для православия видите вы в наступающем тысячелетии?

Нужно ли ожидать, что в третьем тысячелетии обязательно произойдет "торжество православия", я не знаю. Знаю, что наше дело это дело "муравьиное", мы помаленьку должны строить вокруг себя мир, основанный на Евангелии, на любви, на уважении друг к другу. И в первую очередь это нужно делать в семье.

Для нас ведь ничего не меняется. Во все времена, всегда, мы, христиане, должны быть в этом мире каким-то раздражающим началом... Пускай на нас сердятся, пускай нас бьют, но, пока мир будет ощущать, что мы ему приносим какую-то моральную чесотку, значит, наше дело продолжает делаться.

Мы должны быть живой совестью этого мира. Это может звучать очень наивно или высокопарно, но я думаю, что это действительно призвание христианства без конца бередить совесть этого мира.

Как любой христианин, я оптимист: я не могу верить, что с миром будет все плохо; я верю, что мир будет развиваться в сторону добра. Он сотворен не для того, чтобы погибнуть по-дурацки, он сотворен, чтобы спастись, несмотря на все немощи человеческие. А вот тут наша роль и скрыта, как работа крота, незаметная, иногда подпольная, но постоянная. Мы должны быть чем-то вроде крапивы, которая обжигает. Подошел вплотную к христианину на тебе должен остаться какой-то отпечаток. Если бы не наша теплохладность, не наша трусость, не наше опасение стать смешными в глазах других людей (как раз этого меньше всего нужно бояться), мы бы смогли сделать в этом мире гораздо больше.

Беседу вела
НАТАЛЬЯ БОЛЬШАКОВА

Париж Рига

© "Русская мысль", N 4265,
Париж, 15 апреля 1999 г.

....