Заметки о Валерии Марченко (1947-1984)

Великим постом 1981 года московские друзья сообщили мне о скором возвращении в Киев после восьми лет лагеря и ссылки Валерия Марченко. Его имя мне было знакомо, в частности, по "Хронике текущих событий", которую я регулярно читал. В заключении, куда он попал почти юношей, Валерий обратился к религии и теперь жаждал приобрести церковные опыт и знания. Кроме того, предупреждали меня, он не совсем ясно представляет положение на свободе, в "большой зоне". В знаменитом 35-м политическом концлагере строгого режима в Пермской области, где он отбывал срок, Валерий застал остатки режимной оттепели и включился в борьбу, которую вели узники совести, отстаивая свои права и человеческое достоинство. В тяжелейших условиях советского застенка он сумел отшлифовать свой писательский дар и превратился в талантливого журналиста. Валерий участвовал в выработке статуса советского политзаключенного, в составлении летописи лагерной борьбы, в налаживании подпольных связей со свободным миром. Он сидел вместе с целым рядом достойных, духовно крепких людей (Семеном Глузманом, Иваном Светличным), которые своим внутренним горением могли вызвать перемены в любом погрязшем в тине эгоизма и малодушия человеческом сообществе. За эти качества советская власть их и изолировала, заточив как особо опасных ("политических") преступников в мордовскую Тмутаракань. Но в то время, когда в лагерной борьбе им так многое удалось ценой собственной жертвенности и потери физического здоровья, когда они на опыте увидели трусость и растленность служителей советской системы, шаткость самого строя, основанного на насилии и подавлении человека, в тот исторический период, когда в неволе они обрели внутреннюю свободу, страна все более погружалась в атмосферу идеологической истерии, вызывавшей в памяти примеры из мрачной эпохи Сталина и Гитлера. Тот, кто хотел участвовать в движении нравственного сопротивления бесчеловечному режиму и не быть тут же посаженным, должен был соблюдать предельную осторожность и придерживаться определенных правил поведения.

В один из июньских жарких дней в условленное время мы одновременно подошли к памятнику Косиора в скверике, расположенном у пересечения улиц Артема и Глубочицкой. Валерий сразу выделялся из толпы и притягивал к себе. Высокий, худой, с некрасивым, но чрезвычайно выразительным и волевым лицом, излучавшим энергию. Вспыхнул разговор, и мы надолго застыли у железного низкого заборчика, отделявшего тротуар от шоссе. Когда наконец стали переходить улицу, произошел неприятный случай. Машин вблизи не было, и я по привычке перебежал на красный свет. Поколебавшись, за мной последовал и мой новый друг. В это время появился патрульный гаишник и задержал именно его. Обычно такое происшествие кончалось быстрой мировой (и только в крайнем случае штрафом), но прошло минут пять, а инцидент не был исчерпан. Было видно, что между милиционером и Валерием завязался напряженный разговор. На ровном месте могла случиться "история", документов у Валеры с собой не было (он еще не успел их выправить), и постовой, связавшись по рации с центральной справочной городского МВД и узнав, что перед ним стоит недавно получивший свободу зэк, мог его задержать, чем, в свою очередь, с удовольствием воспользовались бы кагебисты (уж они-то были мастера в возведении небылиц на ни в чем неповинных людей). В конце концов Валерию удалось как-то переломить ситуацию, и милиционер отпустил нас с миром. "Никогда не перехожу на красный свет, объяснил Валерий, и стараюсь не допускать малейшего нарушения закона. Я не могу давать катам лишний повод для издевательств. Мне надо успеть еще многое сделать". Граница, на которой начиналось столкновение с государством, у каждого проходила по-разному. Для тех, кого коммунистический суд отметил тавром "политический преступник", эта черта, словно колючая проволока, подступала к самому горлу.

Валера много рассказывал о себе. Он происходил из вполне благополучной семьи советско-украинских интеллигентов центром ее был дед, известный историк Украины и украинской культуры, заслуженный профессор, с которым считали своим долгом заигрывать в ЦК КПУ. Дед принадлежал к поколению национальной интеллигенции (выпускник Института красной профессуры), всем обязанному советской власти, но сохранил в душе тайную связь с народной традицией. Последнему способствовало и то, что он перед самой войной попал в жернова большевистской карательной машины, выскочив из них лишь чудом. После освобождения он замкнулся в себе, сосредоточившись на научной работе. Жена его, бабушка Валерия, всегда сохраняла в семье церковно-народные обычаи. Детям своим, трем дочерям, родители передали любовь к украинскому прошлому. Михаил Марченко входил в киевскую культурную элиту, и перед внуком его открывалась возможность блестящей карьеры. Окончив университет, Валерий поступил на работу в редакцию престижной газеты. Девчата, приятели среди литературной молодежи, нацеленной на устройство собственной карьеры и тусовавшейся вокруг "Спилки писателей", юношеские гордые мечты... Интерес к украинской культуре оказался у Валерия не данью общему поветрию он захватывал его на личностной глубине, исходил из каких-то интимных источников, по-видимому тогда еще не вполне осознававшихся и им самим. Он написал несколько статей о проблемах современной украинской культуры, задавленной партийной цензурой. В это время на него положил взгляд киевский КГБ, предложив "почетную" должность осведомителя. Валерий отказался. И этого ему не простили. Последовал арест, следствие, во время которого бывшие друзья поливали его грязью. Внутренне он был моложе своих 25 лет, совершенно не искушен в правозащитных вопросах, и поэтому не удивительно, что поддался уговорам следователей и признал себя виновным. Однако то ли оттого что юноша никого не захотел оклеветать, то ли желая отомстить за несговорчивость, чекисты на марионеточном суде приговорили Валерия к восьми годам лишения свободы.

ПАВЕЛ ПРОЦЕНКО

Электросталь

© "Русская мысль", Париж,
N 4267, 29 апреля 1999 г.
N 4268, 06 мая 1999 г.
N 4269, 13 мая 1999 г.

[1 / 5]

....