МИР ИСКУССТВА

 

ОПЕРЕДИВШИЙ ВРЕМЯ

премьера оперы Николая Каретникова в Нанте

Вся великая музыка написана
в диалоге с Богом.

Н.Каретников

26 марта в Нантском оперном театре состоялась премьера оперы Николая Каретникова "Тиль Уленшпигель" на русском языке. Исполнители приглашены из разных стран: Джереми Хью-Уильямс (Тиль) и Кристин Фрайберг (Неле) из Великобритании, Дуг Джонс (Ламме) из США, Лариса Тедтоева (Неле), Софья Аксенова (Сооткин), Вячеслав Войнаровский (Рыбник) из России, постановщик Дитер Каеги из Дублинской оперы, Луарский национальный оркестр под управлением Джона Бардекина. На это событие откликнулась парижская и региональная пресса. "Монд" сравнивает разностильную оперу с "галереей величественных картин, связанных друг с другом и подчиненных драматическому принципу". "Эко" восхищается тем, как сочетается в музыке и либретто старинное, современное и вечное, "Либерасьон" ставит Каретникова в один ряд с Шостаковичем и Шнитке. Мартовский номер "Опера энтернасьональ" помещает записанную в 1991 г. в Париже беседу Каретникова с музыковедом Пьером Видалем.

Сочинение оперы заняло много лет, окончательно она была завершена в 1985 г., а в 1994-м Николай Каретников скончался, не дождавшись ее исполнения на русском (в 1989 г. была записана фонограмма для предполагавшейся, но не состоявшейся московской телепостановки, а в 1993 г. "Тиль Уленшпигель" прозвучал по-немецки в театре города Билефельде).

До нантского спектакля имя Каретникова во Франции было мало известно, хотя в 1991 г. издательство "Пьер Орэ" выпустило в свет его автобиографическую книгу "Тема с вариациями". На премьере в Нанте присутствовал известный кинорежиссер Павел Лунгин, помогавший Каретникову в написании либретто, и сын композитора Антон Каретников. Оба они согласны в том, что постановка соответствует авторскому замыслу, оба глубоко тронуты благоговейным отношением художественного руководителя театра, постановщика, дирижера, художника к творению русского композитора, вдохновенным исполнением певцов, проявивиших также драматический талант.

Герой оперы далек от героя романа Шарля де Костера и фильма Алова и Наумова "Легенда о Тиле", для которого созданы вошедшие позднее в партитуру песни (все тексты к ним написал сам Каретников). В немецкой средневековой традиции Уленшпигель карнавальный шут, символ вечно обновляющейся стихии жизни. Костер преподнес читателям образ революционера, народного мстителя. В Советском Союзе "Легенда об Уленшпигеле" в блестящем переводе Н.Любимова входила в школьную программу, поскольку отвечала всем идеологическим требованиям: народность, классовая борьба, антицерковность. Однако весельчак Тиль оказался опасен для устоев не только испанской монархии и инквизиции, но и сталинско-брежневского склепа. Каретникова и Павла Лунгина, людей разных поколений, объединило, по словам последнего, именно "желание преодолеть гнет несвободы освобождающим смехом". Но пафос революции, присущий роману Костера, сменился трагическим сознанием неизбежного перерождения реакции на зло в новый виток зла. "Мы сняли с книги романтический налет, и многие эпизоды обрели современное звучание", говорил Каретников. Усилия либреттистов были направлены в разные стороны: Лунгин вносил в действие оперы динамизм, заострял ритм и стиль диалогов, Каретников расширял сюжетные рамки, вводя в число персонажей Бога и Сатану, выстраивал за бытовой линией духовную. Та же разнонаправленность в музыке, где стилизация под старинную музыку сочетается с классическим и современным (додекафонным) пластами.

Услышав оперу в записи несколько лет тому назад, директор нантского театра Филипп Годфруа загорелся идеей осуществить ее постановку. Музыка композитора, которого столько упрекали в усложненности, оказалась демократичной и понятной.

О бурлескной, карнавальной, трагической стороне оперы говорится во всех журнально-газетных откликах. Однако глубинный, гармонизующий ее элемент в лучшем случае упоминается вскользь. Между тем, сам Каретников всегда подчеркивал именно духовное измерение важнейших своих произведений, к которым в первую очередь относил "Тиля Уленшпигеля". Во время работы над либретто Каретников жестко отстаивал какие-то вещи, казалось бы, невыигрышные с драматургической точки зрения, затрудняющие продвижение оперы на сцену. Эта твердость проявлялась в нем, когда речь шла о принципах: нравственных, творческих, религиозных. Он принадлежал к немногочисленным людям, умеющим видеть не только связь настоящего момента истории с предыдущими, но и его связь с Божественной историей, с мировой мистерией добра и зла. Такая дерзость и такое умение непременно должны сочетаться с простотой (но не примитивностью), легкостью (но не легкомыслием), тактом и непременной трезвой иронией. Без этого "занесет" в заумь, мистицизм, самолюбование.

Об остроте, ясности и критичности ума Каретникова свидетельствует уже упоминавшаяся книга его воспоминаний, записок о себе и современниках. Почему-то мне особенно запал в душу коротенький эпизод из детства автора. В 1937 г. ему, семилетнему мальчику, вырезали гланды в то время это делалось без наркоза. Он молчал. Привыкший к воплям пациентов профессор удивленно спросил:

" Ты почему не плачешь, мальчик?

Пригорюнившись, я ответил:

А что плакать? Жить-то надо..."

Став взрослым, этот мальчик без наркоза пережил все, что выпало на его долю.

Оценить оперу о Тиле в полной мере можно, лишь зная, что она составляет часть дилогии, в которую входит и другое, менее известное, но столь же значительное произведение опера-оратория "Мистерия апостола Павла". Работа над обеими частями шла параллельно.

Что такое "Мистерия апостола Павла"? Я уверена, что каждый, кто слышал ее в несовершенной записи (а другой нет!), мучается невозможностью выпустить это чудо на волю, к так нуждающимся в нем людям. При жизни автора услышать "Мистерию" мог только он: в мыслях, в воображении, в душе. В 1995 г. в немецком городе Локкуме и в 1996 г. в Мариинском театре в Петербурге состоялись концертные исполнения. Хором и оркестром руководил выдающийся дирижер Валерий Гергиев, до сих пор не оставивший мысли осуществить полномасштабную постановку. Не считая счастливцев, побывавших на этих представлениях, сегодня в мире есть десяток-другой музыкантов, способных по партитуре представить себе, чем должна быть "Мистерия". Неопубликованные стихи могут читаться, невыставленную картину можно увидеть, не дошедший до киноэкрана фильм доступен в видеоверсии. Но не может вести призрачное существование музыкальное произведение такого уровня.

Не будет преувеличением рассматривать "Мистерию" как один из символов христианства, каким дошло оно до своего двухтысячелетия, с его трагическим разрывом на Восток и Запад и внутренним преодолением этого разрыва... Того христианства, проповедником которого в России был духовный отец и друг Николая Каретникова священник Александр Мень. Ему посвящена партитура оперы.

Знакомство Каретникова с отцом Александром произошло в 1965 году. Для композитора это было тяжелое время: его крупные произведения категорически отвергались, не допускались до исполнителей и слушателей, как и вся объявленная формалистической, чуждой народу додекафоническая музыка. "Великий Шуберт умер, не услышав своих симфоний", утешали его коллеги, однако при всей лестности сравнения такая перспектива мало радовала. "Меня забыли, нет такого композитора есть только кинокомпозитор." И, хотя как композитор кино и театра он был высоко ценим (его музыку к фильмам "Бег", "Легенда об Уленшпигеле", спектаклям "Тевье-молочник", "Король Лир", "Макбет" знают и любят многие), мастер задыхался, страдал. "Отец Александр стал моим духовным руководителем в момент, когда я осознал, что все пути для меня закрыты и мне не на что больше рассчитывать, вспоминал Каретников. К началу 65-го... отчаяние стало полным... Он просто поставил меня на ноги, укрепил в вере и настолько, насколько это было возможно, стал моим наставником в работе". В 1970 г., когда Каретников доверил о. Александру желание написать оперу или ораторию на сюжет из времен раннего христианства, священник горячо одобрил его замысел и предложил обратиться к последним годам жизни апостола Павла. Именно Меню принадлежит идея столкнуть на арене, на сцене, в одном художественном пространстве Павла и Нерона. Либретто было написано за несколько месяцев с помощью друга сценариста Семена Лунгина, каждая сцена обсуждалась с о. Александром.

Помимо протагонистов, в опере действуют два хора: римлян и христиан. Для партий христианского хора использованы псалмы, заупокойные стихиры Иоанна Дамаскина, Херувимская песнь. Вообще "непреодолимое желание писать музыку на эти тексты" было первым творческим импульсом композитора. Музыканты и музыковеды отмечают необычайную техническую сложность и хоровых, и сольных партий, и оркестровки "Мистерии". Увы, это одна из причин, затрудняющих ее сценическое воплощение. "Сочиняя оперу в полной уверенности. что она никогда не будет поставлена, Каретников мог разрешить себе пофантазировать: в роли Нерона он воображал П.Пирса, Тигеллина Д.Фишера-Дискау, Павла Дж. Лондона", пишет А. Я.Селицкий, автор монографии "Николай Каретников. Выбор судьбы" (Ростов-на-Дону, 1997). Местом же постановки, вероятно, представлялось огромное открытое пространство, нечто вроде Колизея.

Автор оперы определил ее основную идею как "движение народов к христианству". Судьба Тиля, которого композитор трактует как"носителя любви", в охваченной кострами и кровавыми революциями Европе символическое продолжение проповеди Павла среди римлян. "Когда человек начинает совершать исторические поступки, надо помнить, что они совершаются одними конкретными людьми над другими конкретными людьми, говорил, объясняя свой замысел, композитор, При этом самые светлые идеи могут превращаться в свою противоположность. Пять музыкальных фрагментов, пять хоров перешли почти донотно из одного сочинения в другое: в «Мистерии» они идут на тексты Ветхого Завета, а в опере они поются на слова католического реквиема, хоры ранних христиан превратились в хоры инквизиторов. Из этого вытекает соответствующий вывод".

Дилогия Каретникова осмысление современности художником-христианином, для которого вера не убежище от хаоса и безумия, а свет, преобразующий хаос, преодолевающий страх и дающий силу оставаться свидетелем, живым факелом на арене. Собственно, это и есть вера, так же органично входящая в современный мир, как Христос и Богоматерь в современную оперу.

НАТАЛЬЯ МАВЛЕВИЧ

Москва

© "Русская мысль", Париж,
N 4267, 29 апреля 1999 г.


    ....