|
Лекция, прочитанная на семинаре
в Свободном университете «Русской мысли» (Москва, 17 июня 1999 г.) |
Однако в лоне христианства существует влечение, которое естественно или сверхъестественно приводит к искусству. Оно следует старому библейскому желанию "увидеть Бога". Действительно, запрет Торы на изображения не распространяется на это желание. Моисей, который говорил непосредственно с Богом, просит Его: "Покажи мне славу Твою". Псалмопевец просит: "да воссияет лицо Твое", "осияй раба светом лица Твоего". "Сердце мое говорит от Тебя: "Ищите лица Моего"; и я буду искать лица Твоего, Господи. Не скрой от меня лица Твоего". И это желание исполняется, поскольку Бог Слово пришел "обитать с нами". Христос, Который есть Бог, в то же время и Человек, Которого можно лицезреть: "Филипп сказал Ему: Господи! покажи нам Отца, и довольно для нас. Иисус ему сказал: (...) Видевший Меня видел Отца" (Ин 14,8-9).
Это поворот на 180 градусов. С одной стороны, как я сказал, мир стал менее интересным, потому что иной, более прекрасный мир стал ближе. Но, с другой стороны, сам этот мир принял благодать, на которую он не мог даже надеяться, благодать, наделяющую его достоинством, которого он и думать не мог заслужить. Вся судьба христианского искусства между двумя полюсами утверждений о решительной отдаленности от нас невидимого Бога ("Бога не видел никто никогда", говорит Иоанн Богослов) в сочетании со стремящимся воссоединиться с ним эросом, с одной стороны, и Воплощения, Бога, Который "с нами", Который решил, что мир достаточно интересен, чтобы лично прийти в него обитать.
Заманчиво проиллюстрировать первое направление судьбой искусства на христианском Востоке, а второе столь отличной судьбой искусства на христианском Западе, хотя при этом мы рискуем лишиться всей сложности исторической реальности.
Когда империя вместе с императором Константином обратилась в христианство, для христиан закончились времена надписей на стенах и символических изображений. Христиане влились в основное течение искусства с его рынком, коллекциями, художниками, которых до того христиане сознательно сторонились. Они нашли применение образцам античной живописи и скульптуры, поставив их на службу изъяснению догматов. Канонические образы Оратора, Гермеса, Юпитера вся имперская иконография была быстро освоена, обращена в нужное направление и приспособлена. Священные образы множились с невероятным изобилием их можно увидеть на украшениях, кухонной утвари, вывесках и вазах. Под ними проходят конные игрища, их несут впереди армий. Они плачут, кровоточат, являются во снах, множат чудеса. Некоторые священники соскабливают в чаши со святыми Дарами мелкие частицы икон, чтобы их магической силой умножить реальное присутствие Евхаристии. Возврат к идолопоклонству? Мы стоим на пороге великого спора об образах, точнее на пороге гражданской войны, которая длилась с 730 по 843 год и завершилась уничтожением всех изображений, огромными разрушениями и гибелью бесчисленных мучеников. Я буду говорить не о политическом и социальном контексте этого кризиса, а о его интеллектуальных условиях. Крайне упрощая, следует определить богословский труд создания догмата, выделяющийся на фоне традиционной философии платонизма.
Догматическая задача разделялась на три вопроса. Во-первых, равен ли Сын Отцу в Святой Троице, или насколько Сын является совершенным образом Отца? Во-вторых, в кеносисе приняв "образ раба", в Своем воплощении остается ли Слово совершенным образом божественного Логоса? И третий вопрос: является ли изображение на деревянной доске, то есть икона, подлинным изображением воплощенного Слова, а следовательно, предвечного Слова?
© "Русская мысль", Париж,
N 4275, 24 июня 1999 г.,
N 4276, 01 июля 1999 г.,
N 4277, 08 июля 1999 г.
| [ 2 / 15 ] | ||||
|
|
||||
|
||||
