Что такое
интеллектуальная трусость?
Рассказывая в предисловии о мытарствах книги, которую боялись печатать, Орвелл цитирует среди прочего письмо, полученное им от одного из пугливых издателей: "Если бы эта басня была направлена против диктаторов и диктатур вообще, ее можно было бы опубликовать без проблем, но, как видно, она так тесно связана с историей России и ее двух диктаторов, что ни к чему иному ее отнести нельзя. И еще: она была бы менее оскорбительной, если бы правящий класс не был в ней изображен под видом свиней. Я полагаю, что это изображение может обидеть многих, особенно среди русских, которые, как известно, вообще обидчивы".
"Такого рода вмешательство в издательские дела, пишет далее Орвелл, имея в виду рекомендацию министерства информации не публиковать книгу, очень тревожный симптом. Цензура недопустима, тем более в тех случаях, когда государство не финансирует издание. Но главная опасность, грозящая сегодня свободе мысли и слова, не исходит от органов власти, ибо издатели боятся не их, а общественного мнения. Интеллектуальная трусость это самый страшный враг, с которым приходится бороться журналисту и писателю, но мы как будто не обращаем на это должного внимания".
Когда возникает климат, в котором "не принято" или "неприлично" о чем-то писать или говорить, рождается настоящая угроза свободе. Интересно вспомнить об этих пророческих словах Орвелла сегодня, когда мы все время сталкиваемся с молчаливым, а то и крикливым запретом на все "политически некорректное", к чему, кстати, как правило, неизменно принадлежит критика и даже просто анализ коммунизма. Из предисловия Орвелла мы еще раз получаем подтверждение, что и в его времена было "политически некорректно" (он называет это "неортодоксальным" поведением) критиковать Советский Союз; произведение, содержавшее такого рода критику, рисковало навсегда остаться неопубликованным. "Рабская услужливость, с которой большинство интеллигенции принимает и распространяет с 1941 года советскую пропаганду, была бы поразительной, если бы мы не имели уже гораздо раньше примеров подобного поведения. Советская версия принималась всегда и безоговорочно по поводу каждого спорного момента. Есть у нас и другие темы, которых не положено касаться, но все же отношение к Советскому Союзу остется самым устрашающим симптомом. Тут господствует абсолютное презрение к исторической правде и к интеллектуальной честности.
Во время внутренней борьбы, протекавшей во множестве оккупированных нацистами стран, английская пресса обязательно становилась на сторону той фракции, которую поддерживал Советский Союз, и клеветала на противников, причем в случае надобности не колеблясь умалчивала о фактах. Это особенно ярко проявилось в Сербии, в том, что касалось полковника (генерала. И.А.) Михайловича, командира югославских четников. Русские, союзником которых в Югославии был Тито, обвинили Михайловича в сотрудничестве с немцами. Английская пресса тут же подхватила это обвинение; сторонникам Михайловича не дали возможности ответить и оправдаться, а все факты, которые опровергали это обвинение, просто замалчивались".
Когда он писал эти строки, Орвелл еще не знал, что и его соотечественники, и союзные американцы в те годы будут выдавать Тито попавших в их руки и доверявших им разоруженных и пытающихся спастись четников. Надо полагать, что сербское население где-то в глубине души хранит память об этих замолчанных фактах, и как же это трагично и для этой страны, и для всего свободного мира, для репутации демократии. Немало из того, что происходит сегодня на земле, когда-то насильно отданной коммунистам, связано с этим аморальным и абсурдным прошлым. Автору этих строк довелось видеть сразу после окончания войны в занятой американскими войсками части Австрии изумленные лица близких сотрудников и соратников генерала Михайловича, тогда еще не казненного, которых американский военный суд судил за незаконное проникновение на австрийскую территорию. Эти люди думали, что пришли к союзникам, и не могли поверить, что с ними, всю войну боровшимися против нацистов, эти бывшие союзники так обходятся. По их лицам можно было следить за тем, как удивление и разочарование превращались в отвращение и ненависть. Но об этом и сегодня "политически некорректно" говорить, а верность памяти генерала Михайловича и его партизан с легкостью (как у Вука Драшковича) превращается в ярый антизападный ультранационализм.
ИРИНА ИЛОВАЙСКАЯ
Париж
© "Русская мысль", Париж,
N 4271, 27 мая 1999 г.
| [3 / 4] | ||||
|
|
||||
|
||||
