Движимый интересом к России и ее литературе, я еще студентом философского факультета Миланского университета выучил русский язык и читал в оригинале некоторых русских классиков, главным образом своего любимого Достоевского, а также некоторые советские толстые журналы, в основном "Новый мир". В то время я сотрудничал с издательством "Эйнауди", и, когда в 1954 г. стал читать в "Новом мире" "В родном городе" Виктора Некрасова, имя которого мне ничего не говорило, повесть мне сразу понравилась своей прямой, свободной манерой, не имевшей ничего общего с ходульностью опусов "социалистического реализма". И я решил предложить ее издательству. Кстати, это был мой первый опыт перевода с русского. Итало Кальвино, бывший тогда редактором отдела по художественной литературе, одобрил перевод, и повесть вышла по-итальянски. С самим Некрасовым я познакомился позднее, когда он посетил Италию, где его книга имела читательский интерес. Наше знакомство, перешедшее в дружбу, продолжалось в Москве, где я в 1957 г. начал учиться в аспирантуре филфака МГУ. Встречались мы также в Киеве, Флоренции, Венеции, где я профессорствую в университете, а после эмиграции Некрасова часто виделись в Париже. Между нами сразу возникло доверие, позволявшее откровенно высказываться о советской действительности, критическое отношение к которой все возрастало после краткого периода "оттепельных" иллюзий.
      Через Некрасова я познакомился с его тетей Софьей Николаевной Мотовиловой, которая, прочитав мои письма из Италии к Некрасову, написала мне из Киева. Так установилась частая переписка. В своих письмах Софья Николаевна говорила о том, что могло меня заинтересовать, причем говорила на основании личного опыта и знания. Эти письма, дышавшие умом и свободой, составлявшими суть ее души, были для меня своего рода школой, помогавшей преодолевать изначальную наивность моего восторженного отношения к России и моих надежд на какие-то изменения в этой стране (речь идет о конце 50-х - начале 60-х годов). Как сложилось на самом деле, говорить не приходится.
      Поэтому с большим волнением прочитал я публикуемые Александром Парнисом письма Пастернака Софье Николаевне и содержащийся в одном из них намек на меня. Для меня Пастернак был кумиром, и я перевел несколько его стихотворений, которыми сопроводил статью о нем в одном итальянском журнале. Статья до Пастернака дошла и, кажется, понравилась: несомненно, благодаря ей Борис Леонидович отнесся ко мне с полным доверием, когда в 1957 г., в свой первый приезд в Москву, я был у него на даче в Переделкине. Он сердечно принял меня и дал для ознакомления машинопись тогда еще не изданной автобиографии. Во время второй встречи он открыто говорил мне о "Докторе Живаго", о котором в то время я еще ничего не знал, и рассказал об угрозах со стороны руководства Союза писателей, в особенности Алексея Суркова, требовавших от него, чтобы он запретил публикацию романа в Италии. Во время разговора со мной с глазу на глаз на кухне переделкинской дачи, где нас никто не слышал, Пастернак попросил меня передать издателю Фельтринелли, что он твердо решил публиковать роман и что поэтому тот должен полностью игнорировать телеграммы обратного содержания, которые были посылаемы под нажимом. Конечно, эти свои просьбы Пастернак передавал и другими путями, но до сих пор во мне жива благодарная память об этом доверии. А также теплая память о Софье Николаевне Мотовиловой и Викторе Платоновиче Некрасове.

ВИТТОРИО СТРАДА

Венеция

© "Русская мысль",
N 4281, Париж, 05 августа 1999 г.