ЛИТЕРАТУРА, МЕМУАРЫ |
Эпистолярное наследие Марины Цветаевой велико. Число опубликованных ее писем уже давно перевалило за тысячу и растет с каждым годом. Неизвестные ранее письма Цветаевой обнаруживаются в государственных и ведомственных архивах, всплывают в частных собраниях. На научных цветаевских конференциях, прошедших в нынешнем году в Париже, Праге и подмосковном Болшеве, впервые были обнародованы неизвестные ранее письма Цветаевой к Борису Пастернаку, Алле Головиной, в Комитет помощи русским писателям и ученым, И.Каллиникову, Е.О.Волошиной.
Публикуемое ниже неизвестное письмо Цветаевой было недавно обнаружено Ричардом Дэвисом в Русском архиве в Лидсе (Англия). Оно адресовано Вере Николаевне Буниной, жене писателя. Переписка между М.Цветаевой и В.Буниной завязалась во Франции весной 1928 г. и продолжалась без малого десять лет. "Она мне написала, я отозвалась и пошло, и продолжается, и никогда не кончится ибо тут нечему кончаться: все вечное..." писала Цветаева о начале своей дружбы с Верой Николаевной. Благодатной почвой для дружбы явились общие воспоминания о доме известного историка Д.И.Иловайского. На его дочери первым браком был женат отец Цветаевой. Внучка Иловайского Валерия Цветаева и Вера Николаевна были подругами. Бунина, в отличие от своего мужа, высоко ценила поэтический дар Цветаевой. С другой стороны, в лице Веры Буниной Цветаева в течение многих лет находила верного друга и помощника в решении своих житейских проблем. К настоящему моменту уже опубликовано 50 писем Цветаевой к Буниной.
В публикуемом нами письме речь идет о только что напечатанном в "Последних новостях" рассказе Цветаевой "Китаец". До этого Цветаева писала Буниной о "чудной встрече" на почте с китайцем, послужившей поводом для написания рассказа, о сдаче рассказа в газету, о всех горьких перипетиях, сопровождавших его печатание и оплату. 15 июля Цветаева отдала рассказ в газету. После неоднократных напоминаний Цветаевой Демидов, фактический редактор "Последних новостей", уведомил ее, что вещь принята. За три месяца, что рукопись лежала в редакции, Демидов еще трижды подтверждал согласие редакции напечатать рассказ. Однако 20 октября Цветаева получила письмо за подписью сотрудника газеты Могилевского, где сообщалось, что главный редактор П.Н.Милюков рассказ еще не читал и решение о публикации пока не принято. Далее Могилевский обещал, что в течение дня вопрос будет выяснен. Новое письмо, написанное в день публикации рассказа, как бы подводит черту под всей злополучной историей, связанной с печатанием "Китайца".
Письмо печатается по копии с оригинала, хранящегося в Русском архиве в Лидсе (фонд MS.1067/7288). Сохранены все особенности орфографии и пунктуации Цветаевой. Публикатор выражает благодарность Ричарду Дэвису, главному хранителю Русского архива, за предоставление необходимых для публикации материалов и Татьяне Гладковой, хранителю Тургеневской библиотеки, за помощь при подготовке данной публикации.
Vanves (Seine)
33, Rue Jean-Baptiste Potin
24-го Октября 1934 г.
Дорогая Вера!
Читали моего Китайца? Этот Китаец провалялся у Демидова1 3 с лишним месяца и Демидов не дал мне за все эти три с лишним месяца заработать в П<оследних> Н<овостях> ни копейки.2 Я честно читала, Вера, ибо своего Китайца за лето совершенно и начисто забыла и читала как чужого (китайца!) по-моему, не хуже того, что печатается в <Последних> Новостях. Так почему-же?
Имейте в виду, что заставил, наконец, прочесть Милюкова и, этим, напечатать НЕ Демидов, а кассир Могилевский3, который меня пожалел и которому запретили мне до напечатания выдатьаванс.
Что я хочу? Добиться, чтобы меня печатали скажем два раза в три месяца. Разве я не заслуживаю? За Мура я плачу в школу теперь уже 100 фр<анков> в месяц (у них провели центральное отопление) а в этом месяце еще счет за учебники 89 фр<анков>, т.е. без 11 фр<анков> сто. Откуда-же мне брать деньги? И почему эмиграция (имущая) об этом не подумает? Ведь я же не хочу, чтобы Мура выгнали из школы, а меня с квартиры за неплатеж?! Ведь я работаю. Ведь я чего-то стою. Я и так живу в развалине за 3.300 фр<анков> в год, скромнее нельзя. Есть пассивность (в данном случае говорю об имущей эмиграции) к<отор>ая уже есть активность: не сделать сделать. Вера, меня обеими руками выпихивают в полном безмолвии.
Итак, теперь нужно по другому: теперь нужно похвалить Демидову Китайца сразу, по свежему следу4 и удивиться, почему меня никогда не печатают, и тут же упомянуть о катастрофическом имущественном положении, а м.б. и вспомянуть моего отца, который столько сделал для русской интеллигенции. (Демидов его лично знал5, и этим его скотство только усугубляется.)
Очень жду Вашего ответа. Вера, мне не на кого надеяться, некого, кроме Вас, просить о воздействии.
Китаец среда, 24-го Октября.
Обнимаю Вас, МЦ
Немножко выбьюсь напишу Вам по человечески: не по-"китайски" и не о Демидове.
------------------------------------------------
Примечания
1 Демидов Игорь Платонович (1873-1946) журналист, в прошлом член Государственной Думы. С 1921 сотрудник "Последних новостей", с 1924 помощник главного редактора. "Он в Последних Новостях все..." писала о его роли в газете Цветаева.
2 Последний раз Цветаева напечаталась в газете 3 августа 1934 (рассказ "Страховка жизни").
3 Могилевский Владимир Андреевич (1880-1974) журналист, бывший редактор севастопольской газеты "Прибой". В "Последних новостях" с первых лет их существования выполнял функции администратора и кассира. "Он очень добр!" говорила Цветаева о его отношении к ней.
4 И.П.Демидов часто бывал в доме Буниных. В известном письме к Вере Буниной от 20 октября 1934 Цветаева спрашивала ее: "Не вступился ли бы за меня Иван Алексеевич, разъяснив Демидову, что я все-таки заслуживаю одного термового фельетона..."
5 И.П.Демидов мог знать И.В.Цветаева по Московскому университету. В годы его учения в университете (окончил в 1899) И.В.Цветаев преподавал там историю искусств.
Публикация ЛЬВА МНУХИНА
Москва
"Москву 1918 г. 1922 г. я прожила не с большевиками, а с белыми... вспоминала Марина Цветаева в своих рабочих "Сводных тетрадях". Большевиков я как-то не заметила, вперясь в Юг, их заметила только косвенно, тем краем ока, которым помимо воли и даже сознания отмечаем случайное (есть такой же край слуха) больше ощутила, чем заметила. Ну, очереди, ну, этого нет, того нет а ТО ЕСТЬ!"
Цветаева (как и любой поэт) в каждой своей строчке оставалась поэтом и, конечно, лукавила и в этом свидетельстве. Думаю, что ей в полной мере пришлось ощутить отсутствие и "этого", и "того" в пореволюционной Москве.
На страницах "Русской мысли" мне уже случалось писать об истории с лишением Цветаевой "академического пайка" едва ли не основного средства ее (да и не только ее) существования в эти годы ("Так жили поэты...": Неакадемичеcкие заметки об "академических пайках" "РМ" NN4152-4153).
Цветаева получала "академический паек" с весны 1920 г., но уже через год ее вычеркнули из соответствующих списков. Ее место занял малоизвестный и ныне литератор Владимир Вешнев. Но совсем не маловажное обстоятельство! на получение пайка он был представлен сразу двумя организациями объединением писателей-коммунистов "Литературный фронт" и московским Пролеткультом.
Выдачей пайков ученым и писателям занималась Комиссия по улучшению быта ученых (КУБУ), имевшая несколько отделений по стране. За Цветаеву перед КУБУ хлопотали тогда Юрий Айхенвальд и Павел Коган. Судя по всему, не позже весны следующего года паек Цветаевой был возвращен.
Об этих фактах биографии Цветаевой писалось уже неоднократно. Менее известно, что после лишения пайка Цветаева лишалась и льгот на жилплощадь. Опасность выселения (или "уплотнения") из любимого дома в Борисоглебском (ныне музея Цветаевой в Москве) стала более чем реальной.
Об этом свидетельствует цветаевское письмо, обнаруженное в Государственном архиве Российской Федерации в фонде Центрального комитета по улучшению быта ученых (ЦКУБУ); это письмо не вошло в состав самого полного на сегодня многотомного собрания сочинений поэтессы (под редакцией Анны Саакянц и Льва Мнухина).
Состоя в списке первых 17 членов работников искусства и науки, которым был назначен в Москве 2 года назад академический паек, я полагала, что имею все основания к включению меня в списки научных работников согласно декрета Совнаркома от 6-го декабря 1921 г. и обратилась в Москубу с просьбой меня зарегистрировать и выдать удостоверение, предоставляющее мне жилищные льготы.
Москубу мне предложила предоставить за подписью П.С.Когана и 2 других профессоров сведения, определяющие мою квалификацию как научной работницы в области литературы. Сведения эти были мною Москубу доставлены. Однако вслед за тем Москубу в регистрации мне отказала и жилищного удостоверения не выдала.
В виду того, что я состою в списках Цекубу, прошу Вашего предписания Москубу о немедленной выдаче мне удостоверения не позже 17 марта.
В случае невыдачи мне с малолетней дочерью грозит выселение из квартиры.
Москва, 16-го марта 1922 года.
К весне 1922 г. вместе с получением "академического пайка" эта опасность отпала.
Однако к этому времени, Цветаева, получив письмо от Сергея Эфрона, начала хлопотать о выезде за границу. В письме Илье Эренбургу она пишет, что срок ее паспорта истекает 7 марта и, если ей не удастся выехать до этого времени, "придется возобновить визу ЧК, а это грозит месячным ожиданием. Кроме того"...
Далее письмо обрывается. Остается только гадать, о чем писала Цветаева после слов "Кроме того". Но, мне кажется, вполне логично будет предположить, что в этом не дошедшем до нас фрагменте и содержались подробности цветаевских мытарств с "академическим пайком" и домом в Борисоглебском.
Думаю, что Цветаева не могла не расценить происходящие с ней неприятности как некие символические знаки: кажется, будто страна выдавливала из себя чужеродные ей элементы, как выдавливает земля камни.
11 мая 1922 г. Марина Цветаева уехала из Советской России. Через три месяца за ней последовал и хлопотавший за нее Юрий Айхенвальд, высланный вместе с другими русскими философами, литераторами и т.п.
Публикация АЛЕКСАНДРА ГАЛУШКИНА
Москва Нью-Йорк
©[an error occurred while processing this directive]"Русская мысль", Париж,
N 4336, 12 октября 2000 г.
![]() [ В Интернете вып. с 12.10.2000 ] |
|
|