6 ноября в Большом зале Московской консерватории состоялось одно из самых важных, на наш взгляд, событий музыкальной жизни этого сезона. В исполнении Российского национального оркестра под управлением Р.Бахманна прозвучала Девятая симфония Антона Брукнера, одна из тех ослепительно сияющих вершин, на которые взошел европейский симфонизм перед наступлением эпохи новой музыки. Рядом с ней высятся Шестая Чайковского, Четвертая Брамса, Девятая Дворжака. Но последняя брукнеровская симфония стоит здесь особняком; и не только потому, что ее невозмутимое, заоблачное спокойствие резко контрастирует и с успокоенностью, вызванной верой в прогресс и "свет из Нового Света" (Дворжак), и с плохо скрываемым предчувствием "начала конца" (Брамс), и с надрывным, экзистенциальным пафосом ощущения его неминуемости и невозможности примириться с этим (Чайковский). У Брукнера всё о другом. Это "другое" начинает доходить до нас только сейчас, когда и ХХ век уже завершился и мы пытаемся вглядеться в туманную даль будущего глазами людей, уцелевших в первобытном хаосе безверия нашего века, уставших от зыбкости почвы под ногами и навязчивых деклараций о ненаселенности небес...

История симфонического наследия Антона Брукнера (1824-1896), одного из немногих музыкантов XIX столетия, продолжавших в своем творчестве отчетливо прослушивавшуюся христианско-метафизиескую традицию, идущую от блаженного Августина через Палестрину и Лассо к Баху и в сущности на Бахе оборванную наступившей эпохой Просвещения, печальна и загадочна одновременно. Брукнер, снискавший репутацию "законника", "дидактического сухаря", автора скучнейших и невообразимо длинных симфоний, проработавший всю свою жизнь церковным органистом в Вене и Линце, как и следовало ожидать, не дождался прижизненной славы. Пора творческой активности Брукнера пришлась на эпоху торжествующего позитивизма, закат его жизни осветили красные сполохи ницшеанства; последним достижением европейской музыки, собиравшим толпы восторженных поколонников, был музыкальный театр Вагнера. Брукнер, тоже поклонявшийся всю жизнь Вагнеру и многое заимствовавший из его опыта, никогда не писал опер. Более того, почти все его вокальные сочинения написаны на канонические латинские тексты мотеты, мессы, "Te Deum". Рядом с ними девять (точнее, 11) колоссальных симфоний, последняя из которых, Девятая, имела особенно трудную судьбу, входящую в более или менее благополучное русло только в наши дни.

Посмертная судьба музыки Антона Брукнера, в течение 40 лет многократно, варварски переделывавшейся по воле каждого конкретного издателя или дирижера, вела, однако, этим путем к признанию и далее к славе. В пору посмертной славы Брукнера уже никому не приходило в голову переделывать его музыку, но и по сей день неожиданное рядом.

Последнюю свою симфонию, носящую посвящение "Dem lieben Gott" ("Возлюбленному Господу"), Брукнер не успел завершить. Три первые части были закончены полностью; вместо финала, согласно авторской воле, предписывалось исполнять "Te Deum" ("Тебя, Бога, хвалим") монументальную вокально-симфоническую композицию. Впервые симфония была исполнена в 1903 г. с серьезными изменениями в партитуре, внесенными дирижером Ф. Леве, и только в 1932 г. оригинальный брукнеровский текст вновь обрел право на звучание. Оставалась открытой проблема финала.

Легенда, распространенная среди музыкантов и меломанов, гласила, что от замысла финала осталось только несколько неясных набросков, написанных рукой умирающего композитора. Правда заключалась в том, что почти 95% музыки финала, отделанной со свойственным Брукнеру перфекционизмом, долгое время были скрыты от внимания музыковедов. Архив Брукнера, частично растащенный собирателями автографов, частично замороженный посмертной волей Брукнера (кстати, достаточно быстро нарушенной) не прикасаться к его черновикам в течение полувека, открыл эту правду еще в середине 30-х. Парадокс истории, в свою очередь, заключался в том, что только 15 лет назад финал был реконструирован итальянцами Н.Самали и Дж. Маццукой, тогда же исполнен и записан на пластинки такими знаменитыми дирижерами, как Геннадий Рождественский и Элиаху Инбал. Новый запрет последовал в начале 90-х, когда один из авторов реконструкции наложил вето на дальнейшие исполнения финала Девятой.

Приблизительно в то же самое время текст всех четырех частей симфонии был пересмотрен Дж. Филлипсом совместно с музыковедом из Бремена Бенджаменом Гуннаром Корсом, привезшим эту новую редакцию в Москву; она увидела свет в США почти одновременно с запретом на реконструкцию Самали и Маццукки. Когда же наступила пора публичного исполнения самого верного варианта брукнеровского текста, местом мировой премьеры была избрана Москва. Почему не Вена, не Линц, не Нью-Йорк, не Берлин, а Москва? Не будем здесь думать над метафизическими причинами этого, пусть даже и очень вескими. Слишком возможно, что выбор был обусловлен и вполне объективными обстоятельствами.

Одна из причин, возможно, та, что московская публика уже была знакома с предыдущим завершенным вариантом Девятой: 27 февраля 1994 г. РНО под управлением Михаила Плетнева сыграл ее, кстати, в обход уже действовашего запрета. Этому важному событию, таким образом, сопутствовал некий привкус полулегальности другое дело теперь! Несмотря на то, что в этот знаменательный вечер 6 октября 2000 г. оркестр (тот же самый, что и шесть с половиной лет назад) явно не был готов "перескочить" значительные инструментальные и ансамблевые сложности возрожденной брукнеровской партитуры, несмотря на то, что фигура дирижера была как будто совершенно лишней и по большей части только отвлекала внимание оркестрантов и слушателей, несмотря на абсолютно непривычные темпы знакомой многим музыки, несмотря, наконец, на публику, покидавшую зал в самых разных местах симфонии, на наших глазах творилось событие колоссальной важности.

В первых трех частях симфонии, многократно исполненных и записанных, мы наконец в полной мере услышали то, что можно было лишь угадать при пристальном изучении партитуры; ее очевидные "странности" в новом прочтении оказались, в конце концов, закономерностями. А финал, соединивший все темы симфонии в своем ликующем заключении, необычайно протяженный и устремленный уже туда, где грань между небесным и земным становится вдруг не вполне различимой, в какой-то момент вдруг со всей ясностью обнажил мотив из "Te Deum". Похвала возлюбленному Господу, написанная композитором, уже готовым быть принятым Им, похвала, скрытая от слуха нескольких поколений тех самых, на чью долю выпали войны, революции, безвременье и богооставленность, зазвучала впервые в нашей стране, слишком часто стоявшей в центре этих колоссальных потрясений. С этого вечера брукнеровское творение начало новый поворот своей судьбы, и Россия навсегда останется тем местом, с которого пойдет отсчет времени на этом этапе. В этом, должно быть, и сокровенный смысл, и важность для нас, главная метафизическая причина того, что этот судьбоносный для Девятой Брукнера поворот свершился именно в Москве предзимней Москве двухтысячного года.

ФЕДОР СОФРОНОВ

Москва

©   "Русская мысль", Париж,
N 4343, 30 ноября 2000 г.

ПЕРЕЙТИ НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ СЕРВЕРА »»:     ...