Почему-то трудно писать объективно о творчестве людей, поднявшихся на самые высокие ступеньки влияния и власти. Тем более когда речь идет о главе Католической Церкви. Известно, конечно, что ничто человеческое никому не чуждо, но в это как-то не всегда верится.

В молодые годы нынешний Папа играл в краковском театре "Рапсодия", сочинял стихи и пьесы. (Стихи Кароля Войтылы несколько лет назад изданы в московском издательстве "Вахазар" по-русски.)

Пьеса "Лавка ювелира" появилась в польском католическом журнале "Знак" в 1960г., когда Кароль Войтыла был викарным епископом в Кракове. Теперь она, как и другие произведения, издана по-французски и даже поставлена на сцене.

"Даже" ибо она очень трудна для постановки. Признаться, и читать ее нужно не раз, если хочешь проникнуть в ее усложненный мир. Некоторые писавшие о ней церковные авторы (например, тонкий поэт и критик журнала "Этюд" Жан Мамбрино, иезуит) предпочитают говорить не о пьесе, а о "медитациях". Тем любопытнее посмотреть, как с ней справились режиссеры Поль де Лармина и Мартина Лорьо.

В языковом отношении текст пьесы однороден и изобилует философскими и богословскими аллюзиями.Этого, конечно, мало для появления индивидуальностей: текст остается "монологичным", хотя его произносят мужчины и женщины, старые и молодые.

Впрочем, этот монолог-медитация имеет событийную канву. Тереза и Андрей собираются пожениться. Ювелир подбирает им брачные кольца. Андрей погибает на войне, их сын Кристоф вырастает без отца. В те же годы возникает и другая семья Анны и Стефана. Впоследствии они расходятся, родив дочь Монику. И вот Кристоф и Моника собираются построить семью. В пьесе есть еще Адам, добрый человек, заменяющий Кристофу отца и удерживающий разлюбившую Анну от необдуманных поступков.

Пусть читатель не подумает, что перед ним почти пьеса Островского. Эта простота положений обманчива:

Андрей. Мы еще стояли перед лавкой ювелира... ее витрина... превратилась в зеркало, в нем отражались мы оба, Тереза и я, а затем в некую призму, нас поглотившую. Мы не просто отражались в зеркале, мы стали его частью. И мне казалось, что кто-то, спрятавшийся в нем и знавший меня, наблюдал за мною.

Зритель не успевает усваивать текст такой сложности, ибо театральное действие не ждет напротив, оно стремительно развивается! В конце концов, накопившиеся "белые пятна" и растущее ощущение того, что "тут что-то есть", вызывают желание прочитать пьесу-монолог-медитацию. И тогда смелость мысли автора не может не увлечь.

Адам. Ничто так не лежит на поверхности и ничто так не скрыто, как человеческая любовь. Эта противоположность между тем, что в любви всем открыто и что в ней таинственно, вызывает драму, одну из самых острых драм нашего существования. ...этот поток, он уносит вас, мужчин и женщин! И тогда вы воображаете, будто вы проникли в тайну любви, а между тем вы ее и не коснулись. Пока вы счастливы, вы думаете, что взошли на вершину существования, вырвали у него все секреты, так что ничего не осталось. О да, ничего и не остается, едва минует этот взлет. Ничего. Но невозможно, чтобы ничего не осталось.

Разнообразие театральных средств позволяет попробовать донести до зрителя и такой насыщенный текст. Попытка не оказалась бесплодной.

Во-первых, музыка Франческо Аньелло (он же и исполнитель). Она дополняет текст, почти "редактирует" его. Она успокаивает тревогу зрителя, когда тот теряет нить; дает пищу чувству, если текст о нем забывает и обращается исключительно к рассудку. Современная (вибрафон, ксилофон, гонги), "космическая" по звучанию, она служит мостиком к нашему восприятию медитаций краковского епископа, сформировавшегося на искусстве другой эпохи (он родился в 1920г.). Той же цели служат нарочито простые декорации и мощные световые эффекты.

Впрочем, и сам автор, организуя текст как театральный, вводит античный хор, комментирующий события. Часть реплик написана ритмической прозой, чтобы передать, вероятно, текучесть жизни.

Любители скрытого смысла обнаружат, что личность автора, как всюду в литературе, сквозит в речах персонажей. Нельзя не подумать, что автор пьесы католический священник, давший обет безбрачия. Но прежде обета ему пришлось сделать выбор, и ясно, что медитация должна подтвердить правильность собственного решения на примере других: земной брак хрупок, и потому следует выбрать "небесный вариант" "брак души и Христа".

Впрочем, земные реалии тоже имеют свой вес. Тема брачных колец, например, приобрела в пьесе особое звучание, может быть, неожиданное для самого автора, отправляющее зрителя к ныне забытым истокам символики брачного кольца они описаны в Ветхом Завете (и в исследованиях антропологов).

Не без оттенка иронии Кристоф говорит матери: "Если он (ювелир. Н.Б.) открывал рот, то чтобы изречь известные истины, но как вернуть им их величие?" "Запечатлеть отблески абсолютного Существования и Любви грандиозная задача!" восклицает Тереза. "Ну тут я решительно ничего не понимаю!" отзывается Стефан при сочувственном оживлении зала.

В гаснущем свете рампы звучат последние слова пьесы, которые произносит Стефан: "Анна, мы много потеряли... в течение долгих лет мы не чувствовали себя детьми. Как жаль, Анна! Как жаль!"

НИКОЛАЙ БОКОВ

Париж

©   "Русская мысль", Париж,
N 4346, 21 декабря 2000 г.

ПЕРЕЙТИ НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ СЕРВЕРА »»:     ...