Михаил Аверьяныч совмещал в себе все качества, какими наградил Творец всю тварь свою от звероподобного человека до скота крылатого, и среди живущих, дышащих и растущих был сам по себе и в мыслях, и в делах, и в решениях.
В делах заточевник, в допросах неподобен.
Были у него собственные приемы, только его, и он говорил, что эти приемы переедут в практику под именем михайловских.
Он бросался с поднятыми кулаками на старух-свидетельниц, которые, на все соглашаясь, разбегались куда попало от его грозы несносной. Других он изводил убеждениями и не виноват, а сам разыскивал в себе застарелые вины, и, отыскав, во всем признавался, лишь бы отвязаться. Третьего донимал напускной скорбью и так ныл, что из жалости что угодно возьмешь на себя и подпишешь.
Наконец, смешивал категории свидетелей: и выходили такие казусы, от которых только хохот стоял, как в самом смешном театре.
Кандидаты, изнывавшие от скуки однообразной судейской жизни, оживали не на час, а на месяцы.
С годами, теряя всякую общую меру, Михаил Аверьяныч в этом своем "михайловском" зарывался ни на какую стать, и неприятности выходили почище, чем с огульным его заточением.
Предостеречь, остановить боялись или не хотели: хотелось чем-нибудь поразвлечься.
А мне чего-то бывало жалко, и при всей своей неопытности в делах, но с недумающей уверенностью я вступал со стариком в споры, и не раз выходило по-моему.
Старик искренно ко мне привязался, и началась у нас дружба.
Публикация
ИГОРЯ ПОПОВА
Москва
© "Русская мысль", Париж,
N 4304, 10 февраля 2000 г.
| [ 3 / 4 ] | ||||
|
|
||||
|
||||
