Приезжий сидит один в темноте.
       Окошко дома давно погасло, прекратились звуки его жизни: журчанье воды, сипенье в трубах, отдаленная речь и мелодии телевизора.
       Он почти задремывает: он долго не спал, больше суток.
       Но он молод и любит не спать. Спать ему скучно.
       Хозяин возвращается. Он принес какой-то предмет и теперь освещает его фонариком. Это маленькая книга, на обложке готические буквы названия: RIGA. Путеводитель по городу с иллюстрациями. Внизу год издания: 1940.
        Отдашь ему это. Он поселит тебя где-нибудь, доставит продукты. Ну, он сам знает, как нужно. Ну, идем, тебе надо немного поспать. Там, в кабинете, на раскладушке.
        Постой. Ты знаешь о Юрии?
        Он болен.
        Он умер.
       Хозяин молчит, привыкая к известию.
        Так быстро? говорит он задумчиво. Весной заболел...
        И осенью умер: острый лейкоцитоз.
        Как странно! произнес Хозяин. Столько смертей за последнее время. А мы почему-то еще не...
        Мы отвезли тело в его город, Самару. Они нас проводили.
        Так обнаруживаться...
        Они знали о знакомствах. И потом... в этой смерти было что-то торжественное. Очень. Она стерла расчеты и страхи.
       Кладбище на высоком берегу Волги. Его могила рядом с памятником герою гражданской войны. Он стоит в сапогах они все в сапогах и смотрит куда-то. Через аллею могила нашего героя нашей странной войны.
        Его смерть была для меня очень богата: надеждами, ужасами, крупными, выпуклыми! Ты знал его, кажется, мало? Он был молчалив. Весной когда все началось он спросил: "Скажи мне, философ... шутливым тоном он начал, но затем продолжил с усилием и весом: ...что что после смерти?"
       Его интерес был таким напряженным! Из моей головы все улетучилось. Впервые мне поставили настоящий вопрос! На него нельзя ответить прочитанным: тот знаменитый сказал это, а этот известный написал то. Впрочем, в этой области наследие человечества удивительно тощее.
       Приезжий был взволнован. Внимание Хозяина настолько усилилось, что Приезжий чувствовал сосущий вакуум.
        Цитировать было нельзя! И молчание... казалось пустым. Нужен был жест и поступок. Слава Богу, я вспомнил о редкой вещице, ее мне подарили на Севере. Крестик! Представь себе, алюминиевый, очень красивый, вырезанный из ложки! В северных лагерях. Ну может ли быть что-то красивым из серой ложки? И вот, представь себе, крест.
       Юрий его долго рассматривал.
        Кто же его делал, сказал он задумчиво. В грязном бараке, далекий, погибший... Спасибо.

       Они молчат в темноте.
       Шорох падающих больших снежинок.

        Перед последней отправкой в больницу он сказал: "Мой лейкоцитоз развивается слишком быстро. Как ты думаешь, почему? Потому что он острый? Я думаю, что они... меня облучили!"
       Текла минута самого сильного страха, который я испытал когда-либо. Угроза всегда зрима, не так ли. Но если тебя коснется неслышно таинственный луч... может быть, касается в самый миг нашего разговора...
       Тогда все бесполезно: вся наша работа. Мы просто исчезнем, и никогда никто ничего не узнает.
       "Такой ясности нет, заговорил я, сопротивляясь ужасу. Конечно, они могут всё, они так воспитаны, это люди-убийцы. Могут всё если техника позволяет. Разве возможно направленное облучение?.. Помнишь, стоял грузовик напротив моего подъезда? Сзади было окошко. Через него был виден внутри какой-то объектив... После нашего осмотра грузовик исчез".

        В конце концов, кроме тривиального провала с литературой в Арзамасе... максимум семь лет плюс три ссылки... что они знали о нем?
        Не знаю. Юрий был твердый сторонник подполья. Он хотел организовывать съезд, и это в наших условиях! А его цельный характер! Ты помнишь "посылку Юрия"?
        Еще бы: она была подстать твоему "силлогизму".
        Из-за которого мне до сих пор неловко.
       Он почувствовал приступ сонливости.
       От Хозяина его подавленный зевок не укрылся.
        Всё на сегодня! Спать, отдыхать, забыть!
        "И снова клонит в вечный сон..." еще старался пошутить Приезжий.

       Его голову, закрытую одеялом, осторожно трогает рука.
       Завтрак ждет на столе.
       Они объясняются жестами. Они вовлечены в оживленную пантомиму.

       Ночной разговор их наполнил энергией.

       Они снова в саду, возле домика.
       В те времена так трудно было расставаться с друзьями...
       Еще этот всплеск нежной фамильярности:
        Ты поумнел за последнее время! По моим представлениям. Так ты должен бы разговаривать лет через двадцать! и пять!
        Столько? Нет, не прожить.
        Да сколько тебе сейчас?
        Двадцать шесть.
        Мне сорок. И видишь держусь.
        Ну, хорошо, если ты старше то есть ты думал чаще и дольше, скажи: неужели напрасно всё, всё, всё? И мы никогда не увидим... свободы?
        Сказать откровенно... впрочем, о какой свободе ты говоришь?
        О первичной: я задыхаюсь! Их всего триста тысяч от Балтики до Тихого океана. И они держат в кулаке миллионы. Это ведь бред.
        Мы в некотором смысле жертва неравномерности мира. Он так сделан: один тонет в воде, а другой умирает от жажды. Может быть, тебе надо уйти за кордон?
        Я думаю.
        Дело в том, что расстояние межжду местами земли измеряется в годах, а не в километрах, ты понимаешь? Расстояние между Москвой и Парижем к примеру двести пятьдесят лет.
        А был ли ты в Париже?
        Ты знаешь, что нет.
        Так о чем же ты говоришь?
        Я просто ищу сравнений: мы мыслим сравнениями. А в Париж поедешь ты! И потом мне расскажешь: напишешь.
        Через двадцать пять лет.
        Обо всем ты напишешь в 96-м.
        Ну, прощай.

       И они не двигаются с места.

        Я был уверен во всем. А теперь опять ни в чем не уверен.
        Надо выбрать между "всем" и "ничем" средний путь: королевский.
        Золотая середина. Правда, русским всегда хочется сказать иронически: "золотая посредственность".
        А между тем в латинских языках это солидное, проверенное умозаключение.
        И еще одна вещь... но ты не говори никому!
        Ну, если "никому"...
       Опять планшетка. Приезжий пишет. Хозяин дома кивает головой, словно знал это и прежде.
       Помолчав, он говорит:
        Это бывает у всех. У некоторых потом проходит.
       Мы хотим прочесть написанное Приезжим:
        мне страшно я боюсь их
       Он медленно вытягивает картонку из-под целлулоида. Буквы исчезают одна за другой.
        Легче? улыбается Хозяин. Теперь легче?
       Проверенный метод: сказать и стереть.
       Услышать и простить.
        На Земле стало чуточку меньше страха: мы победили!
       И, помолчав, добавил:
        Это и есть наше дело: одоление страха.
       Его очередь жаловаться:
        Ты знаешь: я второй год как уволен. Если я нахожу что-нибудь, то они звонят. И меня просят не приходить. А они говорят: "Придется преследовать вас за тунеядство. Ах, как неприятно!"
        Наши тебя не оставят.
        Еще что-то я хотел тебе предложить... тему для размышления. Я думаю иногда, что сферы знания образуют гармоничное целое: природа история человечества Бог и посмертие. Равновесие частей, доступных нашей мысли и чувству. И если о чем-то больше известно, и больше думают, чем о другом, то равновесие утрачивается. И тогда принимаются меры разумеется, Кем-то и Высшим. Так вот, смотри, как изучена ныне природа, как изобилуют сведения истории... Божественное выглядит таким маленьким, ветхим, курьезным. Мне кажется, неизбежен переворот: знание о Боге должно увеличиться. Заметь, настоящее знание, ясное, как аксиома! Откровение.
       Они молчат. Их руки застыли в рукопожатии.
       Как странно: у них нет времени продолжить беседу.
        Ты выйдешь здесь, через калитку, на участок соседей. Пересеки его прямо, и там другая калитка, на шоссе. Ну-ка, что у тебя за ботинки? Годится. Деньги есть у тебя?
       Приезжий кивает. Он открыл калитку и оборачивается.
       Фигура хозяина на белом снегу. Очертания дома. Сосны.
       Токи дружбы мешают им разлучиться, это множество невидимых драгоценных нитей, протянутых за столько лет ну, не слишком многих пять, шесть? Но каких лет!
       У Приезжего вырывается:
        Иван!
       Они шагают навстречу друг другу, но спохватываются, поняв, что времени больше нет, что их властно разводят незримые силы. Приезжий слышит только сказанное с теплой печалью:
        Прощай.

Конец первой части.

Продолжение следует часть 2-ю см.:
"РМ" N 4330

Париж

©   "Русская мысль", Париж,
N 4324, 29 июня 2000 г.

ПЕРЕЙТИ НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ СЕРВЕРА »»:     ...     [ В Интернете вып. с 29.06.2000 ]