Удар ветра потряс ресторан. Здание заскрипело в стыках и спайках. Даже пламя свечи колебалось.

      Я люблю непогоду, сказал он. Все попрятались в свои конторы, жилища. Сидят в них и живут, живут, живут!

      В новое время ночь стала короче, добавил он.

      Еще в прошлом веке люди спали гораздо больше. А в Средние века! Горожане, впрочем, и тогда спали меньше, и тем не менее... Долгий сон восполнял скудность питания.

      Это интересно, сказал он. Любители бодрствовать шли в города: в темноте было им скучно!

      Мы открыли еще один фактор прогресса, засмеялась она, показывая на пламя свечи. Вот что родило новое время!

     И вдруг добавила:

      Что?.. может быть, Кто...

     Локон соскользнул ей на лицо. Ему захотелось поправить, и он осмелился. В ответ ее глаза просияли. Она на мгновенье прижалась щекою к его руке.

     Сердца бились у обоих.

      Ну расскажи еще что-нибудь! выдохнув, попросила она.

     И его голос дрожал от волнения, однако он начал говорить и, говоря, успокаивался.

      Летом после твоего диплома мы поедем в Подмосковье, в деревню: я тебе все покажу!

     Там леса, холмы и поля.

     Еще стоит изба моих предков.

     Однажды... если хочешь историчности в лето 1959-е, хотя и зимой, в январе, я проводил там каникулы. Снег и лыжи. Дядины книги, рассказы дедушки. Тихая бабушка.

     И вот я отправился на зимнюю рыбную ловлю, тогда я любил ее страстно. На приток Волги, Дубну. Еще было темно, и дедушка растапливал печь, когда я вышел из дома. Снег скрипел под лыжами, скольжение было отличным по пологому склону вниз, на колоссальную равнину.

     В темноте.

     Впрочем, зимой можно видеть и ночью благодаря белому снегу. И местность он знал.

     Звездная ночь и пространство без края.

     В холодном воздухе стоял он, отдыхая и наслаждаясь.

     И тогда он услышал скрип. Знакомый с младенчества скрип снега под ногами.

     Великого множества идущих!

     Он двинулся в направлении скрипа.

     И вскоре увидел: нескончаемая колонна темных фигур шла мимо него через пространство, будто лента вытягивалась из темноты и затем в ней пропадала. Слышался кашель. Проплыл огонек папиросы.

     Он стоял в оцепенении и смотрел.

     Кто они? Куда они идут?

     Далекий фабричный гудок повис над равниной.

     Движение убыстрилось, люди почти побежали.

     Он начал догадываться: это первый гудок в семь утра, его слышно в деревне. Дедушка начинает разжигать самовар.

     Потом будет второй гудок, в восемь.

     Быстро идущие в темноте люди конечно, рабочие, сходящиеся на завод из деревень. На заводы: их тут несколько, и все военные, без названий и адресов. Они производят оружие.

     Им идти еще три километра. Они уж прошли два, четыре, шесть... Потом дедушка скажет, что чемпионы живут в селе Богородском: пятнадцать километров пешком, чтобы прийти на работу.

     И пятнадцать чтобы вернуться.

     Они шли мимо одинокого ночного лыжника, молчаливые, не обращая на него внимания. И только пар вырывался изо ртов разгоряченных ходьбою.

     Спустя неделю в теплом школьном классе он вдруг подумал, выкладывая учебники из портфеля: "Есть важные вещи, о которых тут не говорится ни слова". И почувствовал к ним пренебрежение.

      Эти образы времени... они что-нибудь значат! Для чего-то тебе было дано их увидеть! сказала она, отделив от свечи стекшую и застывшую палочку парафина.

      Сегодня день воспоминаний, сказал он. Теперь твоя очередь.

      Да?.. Мне труднее: у меня нет таких цельных кусочков. Если сравнивать, то... это всегда была картина всего: мира, страны. Прошлого-настоящего. Когда мне исполнилось двенадцать я это заметила она стала медленно выступать из темноты и тумана. Картина. Ты понимаешь? В ней все связано неразрывно. Я совсем не уверена, что можно что-нибудь изменить.

     В этой картине.

      И в этой картине, ты знаешь... ну, теперь можно сказать есть ты.

     Он вздрогнул.

      Ты в ней есть с моих двенадцати лет. Тогда, в библиотеке, я тебя мгновенно узнала...

     И, помолчав:

      Немного странно, что я не вижу в этой картине нас вместе.

     Он почувствовал острую боль, словно услышал слово отказа и отвержения. Но ведь он принят! Ясно, что они теперь вместе и навсегда!

     Беспокойство им овладело, словно их собственного согласия было мало, будто нужно еще чье-то, но кого неизвестно.

      Ты хочешь немного вина?

     Не дожидаясь ответа, Приезжий наливает вина ей и себе. Задумчиво медленно он разламывает кусок хлеба и протягивает ей половину.

     Они отпивают вина почти одновременно.

     "Медленно переворачивается страница жизни", неожиданно говорит он себе. Он находит эту мысль красивой. Ему хочется ее высказать:

      Медленно переворачивается страница жизни, сказал он. Неизвестная взглянула на него с недоумением.

      Прости, сказал он виновато. Иногда думаешь что-то, и оно звучит торжественно, ярко. А стоит заговорить прибавится какая-то ирония, и все портит.

      Нужно молчать, добавил он.

     Они молчат.

     Неожиданно он слышит россыпь ударных: опасность!

     Он словно просыпается. Он выплывает стремительно из очарования этого дня.

     В поле его зрения попадает уродливое: лопнувшее стекло окна, сломанный стул, портрет Брежнева над стойкой бара.

     Музыка кончилась. Все громче звуки обыденности: шум воды, звон моющейся посуды, говор спорящих официантов.

     Он смотрит в окно.

     В конце досчатой дорожки, там, где она исчезает под соснами, видно непонятное копошение силуэтов.

     От леса отделяется человек. Второй. Третий. Четвертый.

     По тропинке идут гуськом четверо.

     И в то же мгновение раньше первой мысли и чувства в нем происходит полное сжатие, он словно стал единым куском, крепким, деревянным, пригодным к тому, чтобы прыгнуть, ударить всем телом.

      Ах, какая досада! пробормотал он, шумно вздохнув.

     Он чувствовал ужас.

     Чрезвычайность мгновения от нее не укрылась. Она поднялась, подошла, обняла его голову. И прижала к груди.

     Матери прижимают к себе детей, чтобы их защитить.

      Что с тобой, милый? Ты так изменился! У тебя болит сердце? Нет?

     Мгновенно он оценил: почти двести метров, они не спешат. У него времени три с половиной минуты, вряд ли четыре.

     Такой ситуации еще не было никогда. О Боже мой, что же делать?..

     В этом бессилии мысли, в оцепенении нехватки примера

     птичий крик взрывается ему в лицо.

     Он отпрянул. Он не увидел бы гнезда, если б она не взлетела!

     Ему двенадцать лет. Он шел через лес вблизи деревни, где живут его дедушка с бабушкой, под Москвой. Он остановился и смотрел. И тогда, закричав, слетела с гнезда птица, не выдержав ожидания. На расстоянии вытянутой руки птенцы сидят молчаливо, наклонив головы. Спрятав глаза.

     И он протягивает к ним руку, но птица кричит пронзительно, прижимая распущенные крылья к земле, она зовет его, он бежит за ней по тропинке, она бежит крича от него, уводя от гнезда все дальше.

      Мне нужно немедленно позвонить! Дорогая, я совсем позабыл! Скорей уезжай в Петербург! Я найду тебя! Я тебя очень люблю!

     Он целовал ей руки, высвобождаясь. И быстро пошел к лестнице. Почти побежал вниз.

     Спускаясь навстречу им.

     Он набрал номер и повесил трубку после половинки гудка. Снова набрал номер. (Теперь мы увидели квартиру в Риге, где звонит телефон. И тень человека.)

     Ползвонка, перерыв.

     Находящийся в квартире протягивает руку к трубке. Он ждет третьего раза.

     Звонок: "Я... мы... в безвыходном положении. Ты слышишь?"

     Трубка снята! И это ответ: "Да. Не бойся их".

     Не бойся.

Окончание следует см.:
"РМ" N 4335 за 05.10.2000

Париж

©   "Русская мысль", Париж,
N 4334, 28 сентября 2000 г.

ПЕРЕЙТИ НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ СЕРВЕРА »»:     ...     [ В Интернете вып. с 29.09.2000 ]