|
ЛИТЕРАТУРА, МЕМУАРЫ |
Окончание. Начало см.:
"РМ" N4316 04.05.2000
6
З.Н.Гиппиус А.С.Штейгеру
5-12-<19>27
11-bis, Av. du Colonel Bonnet
Paris 16e
Дорогой Анатолий Сергеевич.
Ваши стихи хорошие, в них есть "настоящее"17. Я не говорю, что они совершенные; и по форме, во 
втором, есть "зацепочки"; но это дело второе, не хочется сейчас говорить, да и вы знаете, как я строга18. Важно главное, что это "стихи", и с "автором". Думаю, почувствовала бы то же, если б и не знала вас лично. Вам уже писал о стихах Володя, но мне захотелось написать вам и самой, отдельно, и получить от вас весточку: что делаете, как себя чувствуете, что думаете?
Я часто вас вспоминаю и кое с кем о вас говорю: с Илюшей Фонд<аминским>, например, который по-прежнему добр, мил и сияюще-благожелателен ко всем... даже к тем, к кому следовало бы быть построже. Володя, кажется, послал вам мою первую статью в Возрождении19. Я нарочно сделала ее "принципиальной", чтобы заявить, что изменяясь к П<оследним> Н<овостям>, я ничему не хочу изменять. Испуганный редактор сопроводил ее несчастной передовицей, где, при всех усилиях, ничего нельзя понять!
Знаете, что открылось? Что Полежаева20 обыкновенный агент большевиков. Вот вам "правые", к счастью уже не "ваши".
Теперь скоро хочу написать о книжке Ходасевича21 (отличная книжка), а потом, м.б. о вашей "группе" (младороссов или младороссийцев? Первое уж очень на "малороссов" похоже), если получу какую-нибудь информацию; от вас тоже, м.б.?
Крепко жму вашу руку, будьте здоровы.
Ваша З.Гиппиус
7
А.С.Штейгер З.Н.Гиппиус
<декабрь 1927>
Дорогая Зинаида Николаевна.
Ваше письмо меня очень обрадовало. Как хорошо, что Вы написали первой. Теперь мне кажется, я знаю, как можно Вам писать, да и, собственно, только теперь я могу Вам писать. А этого мне так хотелось. Хотелось Ваших писем и общения с Вами. Это первая радость. Вторая Ваш отзыв о моих стихах почти никем из мне близких непонятых и незамеченных. Они для меня поворотные. Я решился оставить декорации и перейти к сущности. Сущность была и до тех пор, но она стыдливо стушевывалась перед звонкими фразами, перед экзотикой и блестящими мелочами, может быть эффектными, но рядом с нею ничтожными и ненужными. Я, кажется, говорил Вам, что я немного рисую. До последнего времени моими постоянными темами были восток Индия и Персия, кринолины и парики Людовика XIV, храмов синии курения, парча, драгоценные камни. Соответствующие краски очень яркие, густые, очень много золота и серебра. Стиль что-то среднее между Бенуа, Рерихом, Коровиным и Ржевуцким. Ржевуцкий оказал на меня громадное влияние (Билибина никогда не любил и не хотел понять). А так как рисовать я начал раньше, чем писать стихи, то экзотика образов и красок с бумаги естественно перешла на стихотворения. Приведу самый яркий пример одного из таких моих шедевров, которого теперь стыжусь:
Неправда ли прекрасно? Рисунки в Cannes и Ницце охотно покупались американками. Стихи переписывались и имели шумный успех.
Оказалось, что для того, чтобы найти "автора" необходимо было отказаться от ярких красок, не в переносном, а буквальном смысле. Я перешел на сепию и чернила (обыкновенным чернилом можно уже кое-что передать спросите Владимира Ананьевича). Потому что чернилом, а не красной краской или золотой краской пишу мои стихи. Экзотические рисунки тесно слиты с экзотическими стихами. Рисовать я никогда не учился и в рисование мое не влюблен. Поэтому я решил пожертвовать эффектом среди американок для простых человеческих стихов которые для меня дороже и любимее.
Я много о Вас думаю, помните, Вы писали, что к педагогической деятельности неспособны. Я этому не поверил не верю и до сих пор. Мои две поездки в Cannet меня в этом убедили. Как хорошо, что я знаю Вас. Раньше я думал, что Вы не такая, как Вы есть. Это очень странно.
Я думаю о том, что в моих стихах: "И думаю, и думаю..."22. Это и больно и приятно. Хотя приходится за собой следить очень зорко и внимательно. Это сильно занимает (это неточное слово), от многого другого отделяет, все мелочи и шероховатости сглаживаются и не замечаются. Много рисую. Ищу сходство (только теперь перешел к человеку и лицу). Делаю рисунки Кабри. Потом пишу прозой, это очень нелегко самая трудная вещь простота и естественность. К ним пока не близок, но приближаюсь (черепашьим шагом).
Только с 15 буду получать Возрождение, поэтому статьи Вашей не читал. Очень прошу Владимира Ананьевича выслать все Вами написанное в этой газете23. Передовице не удивляюсь удивляюсь, что вообще решились предоставить Вам голос и свободу. Дуют какие-то ветры откуда не пойму. Можно только порадоваться за Возрождение. В частности одним подписчиком у него, во всяком случае, будет больше. Я пишу статью о живых и жизни, не знаю только, будет ли она официально младоросской (да, увы, младоросской) или статьей младоросса А.Штейгера. Я ее пришлю Вам в полное Ваше распоряжение и буду только рад (или будем рады), если Вы сделаете с ней все, что найдете нужным. То же самое с выписками из статьи Кирилла Вильчковского, приведенными в моем письме Владимиру Ананьевичу24. Статья К<ирилла> В<ильчковского> официозная. Не знаю, будет ли рада редакция, если Вы заговорите о нас. До сих пор даже платного объявления о нашем благотворительном вечере "Возрождение" не желала печатать. Настолько мы страшны национально мыслящим блюстителям чистых монархических нравов. Целую Ваши руки. Буду счастлив получать Ваши письма.
Ваш А.Штейгер
8
З.Н.Гиппиус А.С.Штейгеру
28-2-<19>28
Paris
Милый Анатолий Сергеевич! Вы, наверно, и не представляете себе, какую дали нежную мне радость присылкой этих цветочков. Они долго стояли у меня, и все такие же свежие, в них было что-то детское. "Пред-весна" которую я всегда любила и теперь люблю, во всех ее образах. На севере она только, бывало, в кусочке земного неба, на закате, сквозь тонкие прутики голых веток... а здесь, в диких, маленьких гиацинтах она-же, как в слабых фиалках с виснущими головками.
Впрочем, может быть там, около вас, уже ощущение "всей" весны? Но здесь-то ваши цветы принесли мне именно пред-весеннюю улыбку.
Я вам давно не писала, но так столпилось здесь всякое, что на самое нужное времени и не хватало. Исключительное раздражение, которое имеет способность вызывать каждая моя строка, меня, конечно, только радует: значит, правда моя попадает в цель. Но именно это попадание и обязывает к дальнейшей работе; а так как я требую от себя очень многого, в смысле ясности и краткости, и пишу "газетные" статьи с такой же тщательностью, как стихи, то это берет не мало труда. Противники мои счастливее: умеют писать "левой ногой". Но зато они уязвлены, а чувствуя, что на меня-то ничто не действует пуще сердятся, бедные.
Как жаль, что вы еще не здоровы, не здесь, не бываете у меня по воскресеньям и в Зеленой Лампе! Я у себя сделала "отбор", и это послужило к добру, в Лампе поднялись хорошие, важные вопросы25. Вам, верно, Володя обо всем пишет. Вы меня спрашивали о "свободе". Ну, это не так-то легко ответить. И надо знать раньше, в каком "порядке" был вопрос. О "духе ли свободы" вы спрашиваете, или о формах его воплощения? Да и последнее требует еще вопросов: где, когда и для кого.
Напишите мне, как ваше здоровье и настроение. Повидайте Ил<ью> Ис<идоровича>, он в Грассе.
Еще раз спасибо за милый ваш подарок.
A vous Z.Hippius
Присылайте стихи и все, что напишется. Хорошо?
9
А.С.Штейгер З.Н.Гиппиус
<конец апреля начало мая 1928 >26
Глубокоуважаемая Зинаида Николаевна.
Получив вчера N2 Оповещения Парижского Очага Младороссов, я неприятно был поражен статьей "Виртуозы Окрошки Мережковский и Гиппиус"27. Спешу сообщить Вам, что я резко осуждаю недопустимый и неприличный тон этой статьи, соглашаясь с отрицательным отношением ее автора к таким положениям Д<митрия> С<ергеевича>, как "Великая Французская Революция есть величайшее открытие христианства после Христа".
Я считаю совершенно недопустимым вести полемику в выражениях, которые позволяет себе допускать автор статьи и, сожалею, что не входя в редакцию, не мог протестовать против нее, до ее появления на страницах печати.
<А.Штейгер>
10
З.Н.Гиппиус А.С.Штейгеру
<получено 18 мая 1928 г.>
Дорогой Анатолий Сергеевич.
Я рада, что вы увидели тон вашего сообщества, хотя опасаюсь, не увидели-ли вы его только в том, что касается нас, и только потому, что вы нас знаете лично? Между тем, если вы слишком молоды, чтобы уметь подходить к делам и людям сразу с существенной стороны, тон, вкус, цвет могли-бы вам всегда давать предостерегающие указания. Идите от "тона", врожденное чувство хорошего тона вас не обманет. Мне было бы жалко наблюдать вас далее шествующим в этой примитивно-невежественной компании, зараженной самыми худшими остатками старой России, самой безнадежной формой лже-патриотизма, с претензиями ребячески-притворными. Пока довольно вам было бы эстетического чутья, чтобы почувствовать дурной запах всего этого; а там уже пришло бы, своим чередом, и настоящее распознание; пришел бы и стыд, конечно, но это будет хороший стыд, и я его вам от души желаю.
Весь вопрос, когда оставите вы мертвых хоронить своих мертвых? Чтобы не случилось это слишком поздно. Впрочем, лучше и поздно, чем никогда. Неудачная среда, в которую вы попали, дело не шуточное; надо иметь большую внутреннюю силу, чтобы внутренно освободить себя от фальши, лжи, стать самим собой. Не всякому это удается. Удастся-ли вам?
Вы, конечно, понимаете, почему я говорю только о вас: потому что лишь вы меня в этом грубом, даже лакейском, выпаде вашего сообщества против нас, интересуете. Остальное просто и естественно. Но ваше положение внушает мне бескорыстную тревогу. Ведь как все это бездарно, даже внешне! Поприсмотритесь (если умеете) и поразмышляйте (если можете). Вот главное пожелание мое.
З.Гиппиус
Жду моей тетрадки.
Послесловие
Читателя, знакомого с эпистолярным наследием поэтов Серебряного века, в частности, с письмами Марины Цветаевой, опубликованная нами переписка Гиппиус со Штейгером наверняка заставит вспомнить и о другой переписке, имевшей место девять лет спустя, а именно Цветаевой с тем же Штейгером (см.: М.Цветаева. Собрание сочинений в 7 тт. М., "Эллис-Лак", 1995). Хотя Цветаева и Гиппиус явно противоположны друг другу и в творческом, и в биографическом плане, их переписка со Штейгером удивительно схожа по сюжету. Мы не рассматриваем особенности художественного стиля писем, не сравниваем "прозрачный" язык писем Гиппиус, отличающихся рассудительностью, зоркостью и наблюдательностью, с языком писем Цветаевой, написанных поэтом с "душой, не знающей меры", писем, представляющих собой, по определению Анны Саакянц, "энциклопедию любви". Возможно, полное сопоставление двух эпистолярных эпизодов станет в будущем предметом подробного специального исследования. Здесь же речь идет только о совпадениях внешних, тем не менее, на наш взгляд, весьма и весьма любопытных. Вот их краткое изложение.
Марина Цветаева и Зинаида Гиппиус занимали одни из самых высоких мест в литературной иерархии русского Парижа. В обоих случаях переписка была недолгой (несколько месяцев). И оба раза ее инициатором был Штейгер. Его первые письма подробны, во многом носят исповедальный характер. И в том и в другом случае Штейгер надеялся на участие старших поэтов в своей судьбе. "Вы могли бы так много помочь и многому научить" (Штейгер Гиппиус). "...когда мне нужен врач, я иду к врачу, когда мне нужны деньги иду к швейцарцам, к Вам же я шел, надеясь получить от Вас то, что ни врачи, ни швейцарцы мне дать не в состоянии" (Штейгер Цветаевой). Оба адресата Штейгера откликнулись, каждый по-своему. "...помочь другому разобраться я всегда готова и могу вам тут служить" (Зинаида Гиппиус). "И хотите Вы или нет, я Вас уже взяла туда внутрь, куда беру все любимое..." (Марина Цветаева).
После того как переписке начало было положено, и Гиппиус, и Цветаева, опять же каждая согласно своим устремлениям, просят Штейгера о личной встрече, приглашая его приехать. "Было бы прекрасно, если б вы могли приехать ко мне сюда..." (Гиппиус). "Деньги бы я достала... Ответьте молниеносно, чтобы я знала, что уже могу радоваться. Нам с Вами будет чудно", пишет Цветаева о возможном приезде Штейгера. Обоим корреспондентам молодой поэт шлет свои стихи. "Ваши стихи хорошие, в них есть настоящее" (Гиппиус). "Вы умеете писать стихи" (Цветаева). Общим местом обеих переписок можно считать и отношение Гиппиус и Цветаевой к окружению Штейгера. О его политических единомышленниках в письме Гиппиус: "Неудачная среда, в которую вы попали, дело нешуточное..." и т. д. О литературном окружении Штейгера в письме Цветаевой: "Если Вы поэтический Монпарнасс зачем я Вам? От видения Вас среди для все равно среди кого я отвращаюсь..."
Заключительные строки последних писем Гиппиус и Цветаевой поразительно созвучны, полны презрения к человеку, который не оправдал их надежд. Приговор Гиппиус Штейгеру: "Поприсмотритесь (если умеете) и поразмышляйте (если сможете). Вот главное пожелание мое. Жду моей тетрадки." И уничтожающая ирония Цветаевой: "Если Вы ту зеленую куртку, что я Вам летом послала, не носите (у меня впечатление, что она не Вашего цвета) передайте ее, пожалуйста, для меня Елене Константиновне <Бальмонт>... Она мне очень нужна для уезжающего". На этом переписки и закончились.
ПРИМЕЧАНИЯ
17 В письме к Владимиру Злобину от 4 декабря Штейгер послал два своих стихотворения ("Воспоминанием невмочь..." и "На горке потемневший лес...") с просьбой показать эти стихи Гиппиус. (Возможно, именно об этих стихах отзывается в данном письме Гиппиус. Ранее Штейгер послал Гиппиус и Злобину два своих стихотворения из цикла "Нежность" для очередного номера журнала "Новый корабль". Злобин Владимир Ананьевич (1894-1967) поэт, литературный критик. Многолетний секретарь собраний "Зеленая лампа", жил в Париже в доме Мережковских. Штейгер нелестно отозвался о Злобине в своем дневнике, хотя и находился в дружеской переписке с ним. 30 ноября 1927 он сделал такую запись: "При Мережковских состоит некий молодой человек Злобин. Он как напетая пластинка, хоть бы одно свое, незаученное, слово".
18 О своем отношении к присылаемым ей молодыми поэтами стихам Гиппиус писала в своей статье "Два разговора с поэтами": "Все современные писатели получают от писателей будущих, вернее потенциальных, такие письма. Всех просят определить, "есть ли талант". Может иные и определяют... Но не верьте, молодые поэты. Не верьте, потому что определить этого нельзя. Единственно, что мы можем мы можем сказать о данном, перед глазами лежащем стихотворении, хорошо ли оно или худо, и почему хорошо, если хорошо, чем худо, если худо. Это сделать мы всегда можем, и по совести. Но не больше" ("Звено", 1926, N159). Что касается Штейгера, то окончательную оценку его стихам Гиппиус дала много позже. В письме 1943 года она писала А.Бему: "Я знала Штейгера, поэта, по-моему, "случайного", но очень недурного" ("Новый журнал", 1997, N209).
19 Речь идет о начале сотрудничества Гиппиус с газетой "Возрождение", на страницах которой 4 декабря 1927 появилась ее первая публикация в газете: статья "Третий путь".
20 Полежаева Н.М. редактор двухнедельной газеты "Одна шестая", с 1 января 1928 выходившей в Париже. Деньги на издание газеты были получены от герцога Г.Н.Лейхтенбергского и некоего иностранного источника. В Париже велись разговоры, что этим источником является большевистская Россия. 9 декабря 1927 Штейгер писал Злобину: "У меня есть целое досье госпожи Полежаевой, очень ей неприятное... Не могу не ручаться, что она не агент".
21 Речь идет о книге В.Ходасевича "Собрание стихов" (Париж, 1927). З.Гиппиус откликнулась на нее статьей "Знак. О Владиславе Ходасевиче" ("Возрождение", 1927, 15 декабря).
22 Из стихотворения "Не в памяти, а в нежности..." цикла "Нежность".
23 Номер газеты со статьей Гиппиус "Третий путь" Штейгер получил спустя несколько дней от Злобина.
24 Выдержки из статьи К Вильчковского, опубликованной в газете "Дни", Штейгер привел в своем письме к Злобину от 2 ноября 1927.
25 Гиппиус имеет в виду собрания литературного объединения "Зеленая лампа" на темы: "Левизна в искусстве" (6 февр. 1928) и "Толстой и большевизм" (18 и 27 февр. 1928)
26 Датируется по содержанию письма: N2 бюллетеня "Оповещение Парижского очага младороссов" (ред. К.С.Вильчковский) за 1928 вышел в самом конце апреля.
27 Указанная статья была посвящена расхождениям эмигрантских политиков на страницах периодической печати. Автор статьи, пожелавший остаться неизвестным, в частности, писал в ней: "Мнящее себя более правым "Возрождение" с недавних пор превратилось в орган четы Мережковских, претендующих быть блюстителями всех истин и обличителями всех существующих в жизни зол. В их описаниях, "окрошка", полная противоречий и какой-то исступленности, доведена до никем доселе непревзойденной виртуозности".
Публикация и примечания
ЛЬВА МНУХИНА
Москва
© "Русская мысль", Париж,
N 4318, 18 м а я 2000 г.
[ В Интернете вып. с 23.05.2000 ] |
|
|
|
|