Здесь названы следующие лица: В.Ананов художественный критик и журналист, сотрудник журналов "Ars", "Искусство" и газеты "Фигаро"; Е.М.Татевосян (1870-1936) армянский художник-реалист, педагог; Ю.Н.Верховский (1878-1956) поэт и литературовед, знакомый Зданевича по Петербургу, в 1910-х годах жил в Тифлисе и переводил грузинских поэтов; Г.В.Соболевский врач, друг семьи Зданевичей, постоянно проживал в Батуми. Можно привести еще целый ряд такого рода купюр.
Чем же можно объяснить такое вмешательство К.Зданевича в текст дневника брата? В его статьях и книгах о Пиросмани видно желание мифологизировать жизнь художника. Личная причастность к "открытию" Пиросмани, отношение к дневнику брата как к коллективной семейной собственности, благие намерения пропаганды Нико вот те основания, по которым, видимо, К.Зданевич творил "житие" грузинского примитивиста, включая даже эпизоды, вряд ли имевшие место в действительности. Для него дневник брата не научный источник, а скорее "строительный" материал для беллетризации жизни и творчества Пиросмани.
В парижском архиве И.Зданевича сохранился примечательный документ, свидетельствующий о том, что он намеревался создать "настоящую" биографию Пиросмани. Это список из 70 вопросов, которые "необходимо предложить Николаю для его биографии". К сожалению, не удается уточнить, был ли он составлен после первых встреч с художником в январе 1913 г. или уже после отъезда из Тифлиса в Москве или Петербурге, когда после выставки "Мишень" к творчеству Пиросмани возник интерес. Важно подчеркнуть: когда Илья Зданевич познакомился с Пиросмани, он был студентом юридического факультета Петербургского университета и, несомненно, мог оценить значение фактов и документов. И хотя в литературном творчестве он был мистификатором, автором гротескных и абсурдных пьес, или "дра", написанных на заумном языке, мастером всевозможных скандальных розыгрышей, осознав, что судьба свела его с величайшим живописцем-самородком, Илья Зданевич отнесся к своей роли биографа с предельной ответственностью.
Вот только некоторые вопросы из этого большого списка: "1) Когда родился (год, месяц, число)? 2) Где родился? 3) Кто отец? 4) Кто мать? 5) Воспоминания детства; 8) Где жил вообще? 11)Учился ли где-либо? 12) Когда начал рисовать? 14) К какому году относятся какие вещи? 15) Нет ли в творчестве периодов и циклов? 18) Учился ли рисовать у кого-либо? 20) Каких художников знает и кто наиболее нравится? 30) Кого читал из русских? 41)Что важнее в живописи что или как? 43) Мнения о традиции и новаторстве; 51) Что преследует портрет? Только ли сходство или некий символ? 65) На что надеется, для чего живет, какие цели, как бы хотел кончить жизнь? 70) Играют ли роль национальные мотивы?"
Вряд ли Илья сумел задать художнику все вопросы. "Добраться до него", как писал сам поэт, было очень трудно, но ответы на некоторые из них обнаруживаются в тексте дневника. Этот уникальный список был составлен Зданевичем с удивительной тщательностью и, можно сказать, с филологической акрибией. Подробный список вопросов одновременно можно рассматривать и как план задуманного им большого монографического труда о жизни и творчестве художника. Остается только сожалеть, что ему не удалось реализовать свой замысел. Не реализовал он его и позже, во Франции, отрезанный от архива, оставшегося в Тифлисе, и от картин художника.
Некоторые документы, связанные с "открытием" Пиросмани, удалось обнаружить в той части тифлисского архива Зданевичей, которая попала в Русский музей. Эти материалы не только дополняют историю "открытия" художника, но и позволяют по-другому взглянуть на уже известные факты его биографии.
В неизданной статье "Окрест искусства Ле-Дантю", написанной в 1918 г., И.Зданевич снова описывает историю "открытия" "маляра Николая": "Весной <1912> с братом моим живописцем Кириллом Зданевичем уехал Ле-Дантю в Москву участвовать под эгидой Мих.Ларионова <на> выставку "Ослиный хвост". А оттуда после столкновения (уже тогда) с признанными вождями, стоявшими во главе направления М.Ф.Ларионовым и Гончаровой, уехали они на Кавказ, в Тифлис. Вести были краткими, об одном важном сообщал только он в духанах вместе с Кириллом Михайловичем они открыли Нико Пиросманашвили. В мае, в Тифлисе уже по достоинству можно было оценить это откровение. Анализ произведений замечательного грузинского художника со стороны Ле-Дантю был безупречен. И встреча с клеенками такого бесподобного мастера была первым ливнем материяла, который вывез он с Кавказа. Остаток дней в Тифлисе провели мы, слоняясь по подвалам в поисках Пиросманашвили и его работ. Что приобрести удалось, было выставлено 5 NN [на самом деле только 4] следующей весной в Москве на выставке "Мишень". А из Тифлиса переехали мы в Боржом, потом "путешествие по Горийскому уезду. Счастливая осень"".
С этого времени братья Зданевичи и М.Ле-Дантю вовлекли к орбиту своих интересов и поисков работ Пиросмани всех своих друзей, знакомых и даже своих родителей. Самыми активными поклонниками и собирателями картин Пиросмани были художник Зига (Сигизмунд) Валишевский и поэт Николай (Колау) Чернявский. Примечательно, что друг Ле-Дантю петербургский литератор Янко Лаврин (1887-1986), словенец по происхождению, прототип героя первой драмы И.Зданевича "Янко круль албанскай" (1918), приехавший в Грузию летом 1912 г., тоже сразу включился в поиски картин "кинто Нико". Кажется, что жизнь семьи Зданевичей теперь как бы полностью посвящена народному "мастеру Николаю" и его картинам все вокруг были заражены интересом и любовью к Пиросмани. Мать поэта В.М.Зданевич сообщает в письме от 10 марта 1913 г.: "Кира совершенно влюбился в армянскую девицу дочь духанщика это стильно и последовательно: Николай лучше всех..."
Историю появления первой статьи Ильи о Пиросмани в "Закавказской речи" можно дополнить новыми "штрихами" из его переписки с родителями. В своей статье Илья упоминал, что работы "маляра Николая" будут представлены на московской выставке "Мишень". 2 или 3 февраля 1913 г. он выехал в Москву и повез с собой четыре картины Пиросманашвили, три из которых принадлежали ему самому, а одна Ле-Дантю: "Девушка с кружкой пива", "Портрет И.М.Зданевича", "Мертвая натура"и "Олень".
Мать сообщала ему в Москву 6 февраля: "Письмо о Николае еще не напечатано. Сейчас (утром 7-го) ты будешь в Москве, то-то забегаешь". А ночью 10 февраля она пишет ему: "Только что разошлись гости <...> Картина Николая "Обед" понравилась всем решительно, именно "Обед"". В этот же день, 10 февраля , в "Закавказской речи" появилась письмо-статья И.Зданевича под неавторским названием "Художник-самородок", подписанная псевдонимом "И-вич". Мать сразу оповестила сына об этом радостном событии в письме от 13 февраля: "Сообщаю тебе по новому адресу, что письмо о Николае напечатано сегодня, посылаю тебе два NN газеты". Это подтверждает в письме и отец поэта: "Статью напечатали. Получишь номера".
Реакция поэта была неожиданной, он отвечает матери 23 февраля 1913 г.: "Если у них не было места могли просто не печатать, но переделывать... Вышли в тексте комизмы: совершенно непонятно, почему я говорю именно о "Эльдорадо", а не о каком-нибудь ином; оказалось бессмысленным перечисление погребов, раз нет адресов и никто не будет знать, куда идти, так как фамилии ничего не говорят*"
Важно также подчеркнуть, что художник не только знал об этой первой статье о нем, но и читал ее. Теперь это подтверждается документально. Об этом сообщала мать Илье через несколько дней после публикации статьи: "Вчера Кирилл был у Николая, отнес ему N "Речи" и сказал ему, что его картины произвели хорошее впечатление и "все такое прочее". Ты, кажется говоришь?" Кирилл сделал к письму уточняющую приписку: "У Николая был, но не застал пишет большое панно. Если есть у тебя подробное письмо в "Зак<авказскую> Речь", пришли будет переведено в <"Теми"> <...> Когда, ты не знаешь, откроется "Мишень"?" В газете "Теми", где 12 февраля была напечатана краткая заметка о Н.Пиросманашвили (вероятно, сокращенная информация из "Закавказской речи"), "подробная" статья о художнике так и не появилась.
Илья Зданевич и его друзья пропагандировали работы "кинто Николая" не только в Тифлисе и Москве, но и в Петербурге. И.Зданевич писал отцу 25 февраля: "Михаил Васильевич <Ле-Дантю> придумал любопытную вещь, являющуюся первой попыткой воплощения моей проповеди того, что искусство должно идти на улицу. Именно им заключен с администрацией кинематографа "Мираж" (Офицерская ул.) контракт сроком на полгода, на котором он, М.В., обязывается устроить в зрительном зале выставку картин художников его ла<геря> ... Картины будут меняться каждые две недели, и правом просмотра будет пользоваться всякий, купивший билет в кинематограф. Быть может, Кирилл пришлет для выставки несколько работ. Там со временем можно будет устроить выставку, посвященную Николаю. Изуродование моего письма в "Закавказской Речи" сперва меня несколько огорчило, но теперь я решил, что от неумных людей нечего требовать ума. Знания русской грамоты и подавно".
Илья тщательно готовился к московской выставке "Мишень", где он должен был впервые экспонировать работы Пиросмани, и к предстоящему диспуту о футуризме, на котором вся группа Ларионова планировала выступить с новым манифестом и с новой эстетической программой лунизмом. Он писал матери из Петербурга, накануне своего отъезда в Москву: "23 <марта> вернисаж "Мишени", жаль, что будет только четыре вещи Николая. С собой везу портрет Зданевича работы Ле-Дантю". Кроме этого портрета, на выставке экспонировалось еще шесть работ Ле-Дантю из "Кавказского цикла", написанных художником в основном 1912 году.
На диспуте в Москве Зданевич прочел доклад "Футуризм Маринетти". В одном из отчетов сообщалось: "На этом диспуте И.М.Зданевичем был прочитан очень обоснованный и серьезный доклад о футуризме, повторенный им в Петербурге".
В марте-апреле 1913 г. внутри группы Ларионова назрел новый раскол. На выставке "Мишень" Ларионов впервые выставил несколько своих работ, написанных в "лучистой манере". В интервью, которое он дал корреспонденту "Московской газеты" еще 7 января 1913 г., он говорил о задачах и трех направлениях выставки: "Выставка разобьется на три части: лучистая живопись, современные примитивисты и живопись по принципам "Ослиного хвоста"". Первым среди примитивистов он назвал "грузина Пиросманашвили". И.Зданевич вспоминал об этом размежевании в неопубликованной статье, написанной в 1918 г. и посвященной памяти Ле-Дантю: "К выставке "Мишень", март 1913, кризис был подготовлен. И там три силы соревнующихся столкнулись Ларионову и Гончаровой противопоставлены Пиросманашвили и Ле-Дантю (7 NN-ов)".
Илья Зданевич принимал участие в развеске в том числе и картин Пиросмани, о чем он сообщал матери в письме от 26 марта: "На следующий день вернисаж "Мишени". Кирилла развешивал я сам. Выставка очень интересная. Каталоги и <прессу ?> <ее> посылаю. Любопытно выглядит между подписями имя Николая. О Кирилле писали лишь в "Столичной Молве", я послал. Самая подробная рецензия в "Голос<е> Москвы"".
На этой выставке экспонировались два портрета И.Зданевича: один кубистический, написанный в 1912 г. его другом профессиональным художником Ле-Дантю, который как мы теперь знаем, видел Пиросмани, другой "примитивистский", написанный в январе 1913 г. специально к этой выставке "маляром Николаем". Идея сопоставить или противопоставить два портрета, созданных почти одновременно, но в разных стилях, несомненно принадлежала И.Зданевичу. В этой "постановочной" идее поэт, вероятно, реализовал один из главных принципов "всёчества", идеологом которого он был и концепцию которого впервые изложил в Москве осенью 1913 г. в связи с выставкой Н.Гончаровой.
Примечательно, что на выставке "Мишень" как бы встретились все участники "открытия" Пиросмани и сам "герой". Футуристы стали открывателями, пропагандистами и первыми биографами грузинского мастера, а сам "маляр Николай" написал портрет одного из них и оказал воздействие на творчество трех кавказских футуристов. Публикуемый здесь впервые на руском языке полный текст дневника Ильи Зданевича дает возможность по-новому взглянуть на эту связь.
За четыре года до смерти, в 1971 г. Илья Зданевич (Ильязд) написал цикл поэм на французском языке в форме палиндрома "Бустрофедон в зеркале", где вспоминает всех, кто сыграл важную роль в его жизни, случайных прохожих, друзей, известных и малоизвестных людей прошлого и настоящего. Последняя поэма заканчивается словами-заклинаниями: "Пиросманашвили, мой художник, мои горы, мои леса, мои погибшие дерзания".
том, что он намеревался создать "настоящую" биографию Пиросмани. Это список из 70 вопросов, которые "необходимо предложить Николаю для его биографии". К сожалению, не удается уточнить, был ли он составлен после первых встреч с художником в январе 1913 г. или уже после отъезда из Тифлиса в Москве или Петербурге, когда после выставки "Мишень" к творчеству Пиросмани возник интерес. Важно подчеркнуть: когда Илья Зданевич познакомился с Пиросмани, он был студентом юридического факультета Петербургского университета и, несомненно, мог оценить значение фактов и документов. И хотя в литературном творчестве он был мистификатором, автором гротескных и абсурдных пьес, или "дра", написанных на заумном языке, мастером всевозможных скандальных розыгрышей, осознав, что судьба свела его с величайшим живописцем-самородком, Илья Зданевич отнесся к своей роли биографа с предельной ответственностью.
была первым ливнем материяла, который вывез он с Кавказа. Остаток дней в Тифлисе провели мы, слоняясь по подвалам в поисках Пиросманашвили и его работ. Что приобрести удалось, было выставлено 5 NN [на самом деле только 4] следующей весной в Москве на выставке "Мишень". А из Тифлиса переехали мы в Боржом, потом "путешествие по Горийскому уезду. Счастливая осень"".