16 февраля близ косовского города Подуево албанские террористы подорвали сербский автобус: семь пассажиров погибли, 43 ранены, из них многие тяжело. В автобусе были сербы, покинувшие Косово в 1999 г. и теперь возвращавшиеся в согласии с международным планом репатриации беженцев.
18 февраля на юге Сербии, в районе, который местные албанские экстремисты хотят присоединить к Косову, убиты три сербских полицейских. Оба террористических акта, несомненно, были ответом экстремистов на мирный план, предложенный Белградом.
Ранее, в конце января, снова крайне обострилась обстановка в Сербской-Митровице одном из немногих населенных пунктов в Косове, где сохранилось и албанское, и сербское население.
По данным КФОР (миротворческих сил ООН в Косове), инициаторами столкновений были митровицкие сербы. Но в городе они составляют меньшинство, и в дальнейшем солдатам КФОР пришлось их же защищать от толп албанской молодежи. Несколько дней албанцы, пытаясь прорваться в сербский сектор, забрасывали солдат КФОР камнями и даже бутылками с зажигательной смесью, так что тем пришлось вызвать подкрепления.
Деятельность КФОР и миссии ООН в Косове в свете последних событий вызвала резкую критику Белграда, требующего, чтобы они выполняли резолюцию Совета безопасности «буквально, а не селективно». По мнению Воислава Коштуницы, их концепция демилитаризации бывшей «Армии освобождения Косова» (ныне превращенной в гражданскую силу охраны порядка) состоит в том, чтобы «не разоружать и не наказывать террористов».
В Косове, в том числе и в Сербской-Митровице, я была совсем недавно, перед Новым годом, возила туда группу журналистов центральных СМИ. Ситуация в бывшей Югославии освещается у нас как на телевидении, так и в газетах не самым объективным образом. И та коротенькая поездка была организована Московской Хельсинкской группой и Международной Хельсинкской федерацией, чтобы предоставить журналистам возможность своими глазами увидеть, что происходит в Косове.
Эта полицейская машина взорвана 18 февраля на юге Сербии албанскими террористами.
Виза сюда не нужна. Высадившись из самолета, поеживаясь от пронизывающего ветра и разглядывая виднеющиеся невдалеке невысокие, чуть припорошенные снегом горы, идешь через летное поле к маленькому зданию аэропорта и встаешь в очередь к будке с надписью «UNMIK» (миссия ООН в Косове). Протягиваешь в окошко паспорт и тут же получаешь его назад со словами «Добро пожаловать!» и без всякой печати. Затем, стуча зубами от холода: в аэропорту не топят и, как вскоре предстоит выяснить, не топят фактически нигде, выходишь на улицу и оказываешься в окружении толпы, собравшейся здесь в надежде подзаработать. Тебя осаждают местные жители, наперебой предлагая сигареты, порножурналы, телефонные карточки, такси... Последнее как раз то, что нам нужно.
Водитель-албанец худо-бедно говорит по-английски и почему-то по-болгарски. За время пути до гостиницы в центре Приштины мы успеваем выяснить, что на улице «студено», в городе «покойно», а чтобы прокормить семью, в месяц требуется как минимум 300 немецких марок (динары в обороте только в сербских анклавах, на основной территории в ходу именно марки).
Уже вечер, а шоссе не освещено. Машин довольно много, особенно белых джипов с вездесущим UNMIK вместо номерных знаков. Наконец приехали. Бросаем вещи в гостинице (высокая цена не соответствует качеству: холодно, грязно, удобства в коридоре, но в результате пресловутого широкого международного присутствия цены в Приштине просто чудовищные) и отправляемся на поиски еды. Международников на улицах, похоже, больше, чем местных. То тут, то там полицейские машины КФОР. Очень много военных. В ресторане вылезаешь было из куртки, но тут же снова одеваешься. Помещение обогревается парой рефлекторов, а толку от них маловато. Мы сидим так около часа, за это время свет гаснет трижды. Рядом с нами группа говорящих по-русски военных, они оказываются миротворцами КФОР из Киргизии. По их мнению, жизнь уже налаживается, год назад было гораздо хуже. Возвращаемся в гостиницу после полуночи и сталкиваемся с тотальным отсутствием воды, как горячей, так и холодной: с 12 ночи до 6 утра воду в городе отключают.
На следующее утро выезжаем в Митровицу. Это город в часе езды от Приштины. Он поделен на два сектора северный и южный. В северном сербы, в южном албанцы. Друг от друга их защищает КФОР.
Сербская-Митровица французская зона. Местные сербы не хотят жить ни под американцами, ни под англичанами. Французы-католики им ближе, и «отношения лучше». В помощь французам здесь есть польские, испанские, греческие подразделения. Сербскую церковь в южном, албанском секторе французы отдали под охрану грекам пусть православный храм находится в руках православных. Сербы туда выбираются под эскортом КФОР только на праздники. Французские военные утверждают, что для них это самые тяжелые дни. Албанцы не хотят терпеть чуждый элемент на своей территории даже несколько часов. В грузовики, движущиеся к церкви под конвоем броневиков, кидают камни. Иногда пускают в ход гранаты. Договорившись с молоденькими солдатами-греками, мы проходим на территорию церкви. Осматриваем большой и страшновато пустой серый храм. Разглядываем кресты на могилах на церковном кладбище. Это единственное православное кладбище в Митровице, но уже несколько лет, как здесь больше не хоронят. Могилы близких сербы могут навещать только по религиозным праздникам.
Ситуацию и так трудно удерживать под контролем, хотя мы и делаем все возможное, позже объяснил нам полковник батальона «механизированной пехоты», иначе говоря, глава французского контингента в Митровице, Ив Карморван. К счастью, географическое расположение Митровицы очень удачно. Протекающую через город реку Ибор мы использовали как естественный разделительный барьер. Через реку перекинуты три моста. Один широкий, автомобильный, и два маленьких, пешеходных. Все они под жесточайшей охраной. Одна из наших каждодневных обязанностей забирать албанцев из деревень, прилежащих к сербскому сектору, и отвозить на албанскую территорию. Детей в школу, взрослых на работу, по делам, за покупками, наконец, просто навестить родственников. Каждое утро в половине седьмого мы эскортируем несколько грузовиков с людьми. В половине первого отвозим обратно ребят, отучившихся в первую смену, и тут же везем в албанский сектор группу детей, обучающихся во вторую смену, а вечером возвращаем на место и детей, и взрослых.
Когда мы без особой надежды спрашиваем, нельзя ли присоединиться к следующему эскорту, неожиданно получаем положительный ответ. Нам предлагают вернуться в штаб ровно в полдень, и оставшиеся часы мы ходим по албанскому сектору, забредаем на рынок, пытаемся побеседовать с прохожими. Мешает языковой барьер. Ясно одно: все, кто способен связать хоть пару слов по-английски, работают на международные организации. Других возможностей трудоустройства, кажется, нет, за исключением мелкой торговли. Разговаривают люди без большой охоты, и ничего, кроме «жизнь понемногу налаживается, а после парламентских выборов станет совсем хорошо», услышать нам не удается.
На улицах вроде бы спокойно. Но это спокойствие странное, фальшивое. Кажется, в любую секунду раздастся стрельба. «Говори потише! одергивают меня ребята-журналисты. На нас оглядываются. Здесь русская речь не в почете».
Военных еще больше, чем в Приштине. А бронетранспортеров намного больше, чем обычных машин. От камуфляжа рябит в глазах. И повсюду растянута колючая проволока. Первые полчаса непрерывно оглядываешься, жмешься к стенам домов и чувствуешь себя, как в страшном кино.
Ровно в полдень мы уже залезаем в кфоровский автомобиль. В двухместной кабине, кроме шофера, наш «гид» майор Патрик Штерн. А мы впятером, да еще с камерой, с трудом втискиваемся в крохотный затянутый брезентом кузов, отделенный от кабины тонюсенькой перегородкой с окошком посередине.
Нынешний состав французского контингента здесь уже три месяца. Не позже конца января они будут дома, а на смену придет свежий батальон. Дольше четырех месяцев солдат здесь не держат: заставлять людей работать в столь опасных, напряженных условиях больше нескольких месяцев просто негуманно, говорит майор Штерн. «Ребята уже очень устали. И очень хотят домой. Я и сам хочу, просто считаю дни там жена, пятеро детей. Соскучился. Для ребят еще очень психологически тяжело: сегодня они идут вечером в увольнительную, заваливаются в бар, там албанцы пьют с ними пиво и чуть ли не братаются, а завтра те же самые албанцы кидают в них камни».
Мы переваливаем через мост, поворачиваем налево и едем несколько десятков метров по северному сектору вдоль реки. Останавливаемся возле узенького пешеходного мостика. При входе на мост, естественно, блок-пост. Рядом с блок-постом большой военный грузовик в окружении двух бронетранспортеров с открытыми орудиями. «Вылезайте. Приехали», говорит наш проводник. И объясняет, что сейчас на албанской стороне к мосту уже подтягиваются ожидающие эскорта люди, в основном дети. Полуденный развоз не особенно популярен, в основном едут утром и вечером, но и днем, конечно, на один грузовик набирается.
По шаткому мостику мы снова перебираемся на противоположную сторону. Там, возле неизбежного блок-поста, толчется народ. У каждого на шее ламинированное удостоверение личности с крупной цветной фотографией. Без такого удостоверения к эскорту присоединиться нельзя. Но, похоже, солдаты и так знают своих клиентов в лицо. А детишек и по именам. Дети виснут на солдатах, что-то щебечут на ломаном французском, стаскивают и напяливают на себя береты, клянчат «поиграть автомат». Взрослые тихо переговариваются. Рядом прыгают прикормленные солдатами уличные собаки. Наконец людей начинают по одному пропускать на мост.
Неширокая река с мутной серой водой. На берегу низенькие голые деревья. Горы мусора. Впереди еще один маленький пешеходный мост. А за ним скопление разрушенных домов с сорванными крышами, проломленными стенами. «Пора по машинам», слышу у себя за спиной голос майора.
Патрик, что там за поселок? Почему его бомбили?
А, этот! Никто его не бомбил. Просто цыганский поселок. Цыган, сами знаете, никто не любит ни сербы, ни албанцы. Вот и разрушили. И жителей, конечно, перебили.
Что же они, объединились против цыган?
Да нет, зачем же, просто по очереди. Сначала одни, потом другие. Вон как поработали камня на камне не осталось.
Эскортируемые уже набились в грузовик. Времени ровно половина первого. Из соображений безопасности французы плотно закрывают кузов брезентом. Не стоит провоцировать сербов: увидев в машине лица албанцев, пусть даже детей, они могут не сдержаться. Тронулись. Впереди едет броневик. За ним грузовик с албанцами. Дальше мы. Колонну замыкает еще один бронетранспортер. До пункта высадки ехать меньше трех километров. По пути на равном расстоянии расставлены блок-посты. О нашем продвижении с каждого блок-поста на следующий сообщают по рации и, чтобы колонна могла быстро и беспрепятственно проехать, останавливают все движение. Уже через несколько минут мы у цели.
Колонна останавливается на пустыре в албанском поселке. Рядом заброшенный блок-пост. Его заняли крохотные грязные мальчишки лет пяти, жгут свой костер, «чистят» вырезанные из палок автоматы играют во французских миротворцев. Взрослые солдаты с настоящими автоматами тем временем выпрыгивают из броневиков и окружают грузовик. Один из них откидывает брезент и помогает сойти пассажирам. Тут же переминаются с места на место желающие отправиться в албанский сектор. С помощью кфоровцев залезают в машину, и вот мы снова в пути. Дорога обратно ничем не отличается от дороги туда. КФОР работает как хорошо отлаженная машина. Пока люди семенят по мостику на албанскую сторону, мы прибиваемся к французскому костру, курим, благодарим своего гида. «Вот видите, все прошло гладко. Сегодня дети смогли попасть в школу. Так, к сожалению, бывает не каждый день», говорит майор на прощание.
Мы уходим пешком в сербский сектор. Первое, что бросается в глаза, ларек с газетами и всякой мелочью. На стене висит черный флаг с черепом и скрещенными костями. По краям надпись, которую мы переводим без труда (сербский все-таки очень похож на русский): «С верой в Бога! Свобода или смерть!»
Как только оказываемся на оживленной улице, к нам, завидев камеру, буквально бросается толпа местных. Наперебой кричат в микрофоны, что это не жизнь, что им страшно, что албанцы их всех растерзают, что нечего есть, нет работы и никакой-никакой надежды... Возле камеры трется аккуратненький, прилично одетый старичок. Ему долго не удается пробиться к микрофону. Заводясь все больше и больше, он выкрикивает, срывающимся голосом: «Скоты-албанцы! Ненавижу! Мы их ненавидим! Если бы не эти гады-международники там на мосту, мы бы уже давно туда прорвались и всех этих сволочей перерезали! Слышите! Всех!»
