Судьба беспартийного академика Дмитрия Скобельцына
Никто не вспомнил про одну странную дату в истории отечественной, тогда «советской», науки. 50 лет назад, 16 февраля 1951 г., Академию наук СССР возглавил А.Н.Несмеянов, первый после революции президент «член партии». (Когда партия одна, не надо пояснять, какая, никто и не пояснял). С того самого дня, на 40 оставшихся этой партии лет, стало само собой разумеющимся, что президент АН не может быть «беспартийным».
А до того, треть века под большевиками и какую треть века! президенты АН, как ни странно, в ВКП(б) не состояли. Мало того, последний из них (1945-1951), Сергей Иванович Вавилов, был родным братом приговоренного в июле 1941 г. к расстрелу за «вредительскую деятельность», активное членство в «антисоветской организации правых» и передачу за границу сведений, составляющих «государственную тайну СССР» Николая Вавилова.
Беспартийные президенты одна из многих загадок отношений науки и власти в коммунистическом государстве. Написано об этих загадках немало, причем устоялось мнение, что укрощение науки в нашей стране произошло лишь со сменой поколений ученых и не ранее, чем наука стала в глазах советского руководства стратегической ценностью высшего порядка.
В этом выводе есть изъян. Большевики, отдадим им должное, и до 1951 г. умели укротить кого угодно. Длинные списки расстрелянных, замученных, мотавших сроки по тюрьмам, лагерям и ссылкам академиков и членкоров АН (эти списки приводит в своих работах, например, историк науки Ф.Ф.Перченок), мешают поверить, что с учеными сильно нежничали. Может быть, со временем кому-то удастся распутать эту головоломку, а я хочу привлечь внимание читателей к периоду после 1951 г., когда смена поколений в основном завершилась и наука, встроенная в военную машину государства, окончательно стала, как уверяют, партийной и номенклатурной.
Этот период вызывает меньший интерес, чем полные шекспировских страстей предшествующие годы. А ведь загадки остались. Хочу показать это на примере академика Дмитрия Владимировича Скобельцына (12/24 ноября 1892 16 ноября 1990) уж на что, казалось бы, номенклатурного, дальше некуда. Его жизненный путь приглашает нас осмыслить проблему «ученый и неученая власть».
Выходившие в СССР энциклопедии надо было читать умеючи. Если в статье о деятеле советского периода отсутствовало упоминание о его членстве в правящей партии, можно было биться об заклад: этот человек умудрился остаться беспартийным. О рассеянности энциклопедистов не могло быть и речи следили за этим крепко. Так вот, статья «Скобельцын» в БСЭ молча, но красноречиво сообщала: ни в какой КПСС он не состоял, в отличие от писателя Скляренко (который до) и спортсменки Скобликовой (которая после).
Вообще-то от греха убереглось немало крупных деятелей науки и техники хрущевско-брежневских времен, но, с точки зрения власть предержащих, беспартийный был беспартийному рознь. Д.В.Скобельцын возглавлял ни много ни мало Физический институт Академии наук и НИИ ядерной физики МГУ. Беспартийные вице-президенты АН, металлург Иван Павлович Бардин, геолог Александр Леонидович Яншин и даже беспартийный генерал-полковник-инженер, авиаконструктор (тоже академик) Андрей Николаевич Туполев не были так близки, как Скобельцын, к святая святых Советского Союза ядерному оружию.
Потомственный дворянин (один из его предков при Иване Грозном возглавлял русское посольство в Вену), сын профессора петербургского Электротехнического императора Александра III института, выпускник Тенишевского училища и Петербургского университета, 25-летний, вполне сложившийся к моменту большевистского переворота человек, Дмитрий Скобельцын явно не мог питать иллюзий по отношению к победителям, а еще менее быть их пылким сторонником.
История работы АН после 1951 г. вызывает не меньший интерес, чем полные шекспировских страстей предшествующие годы.
Картина В.Ефанова «Заседание президиума Академии наук СССР» 1951. Шестой справа Д.Скобельцын.
Илл. из книги «Агитация за счастье.» Издатель - И.Киблицкий.
Знакомство с его биографией не оставляет сомнений, насколько мучительными были для него шесть первых послереволюционных лет. Невозможность заниматься наукой (работал ассистентом в Женском медицинском институте), отсутствие вестей о брате Юрии, воевавшем в армии Деникина, ранняя смерть горячо любимой матери в 1920-м, наконец, арест (к счастью, недолгий) в 1922-м. Скобельцыну шел уже тридцать второй год возраст для начинающего ученого почти немыслимый, когда он получил возможность выполнить первую экспериментальную работу.
Глупо делать вид, что он не задавался роковым вопросом: жить ли и дальше в стране, где победили бесы из Достоевского? Не перейти ли финскую границу, как это сделали многие сотни или даже тысячи? (Для тех, кто очень хотел, граница оставалась проходимой до начала 30-х: были проводники, были открывавшиеся пограничниками за плату «окна»). Скобельцын мог остаться за кордоном в одной из научных командировок (в частности, в 1929-1931 гг. он работал в Париже в лаборатории Марии Склодовской-Кюри), как это сделали академики В.Н.Ипатьев, А.А.Васильев, Я.В.Успенский, А.Е.Чичибабин или близкие Скобельцыну по возрасту Георгий Гамов, Василий Леонтьев, Феодосий Добржанский, будущие светила мировой науки. Скобельцын всякий раз возвращался, и мы вправе заключить, что родина осталась для него понятием первичным, а политический строй вторичным. Как и для подавляющего большинства ученых России, для ее великолепного инженерного корпуса людей, как правило, сильных и отнюдь не приспособленцев.
Без этих людей любые пятилетки остались бы на бумаге. Именно они, сделав СССР военной сверхдержавой, подарили коммунизму его семидесятилетнее царство. Но они же спасли свою страну от порабощения фашизмом и создали ей высочайший научный потенциал. Будучи людьми долга, они в большинстве выполняли свой долг не перед коммунизмом, а перед родиной и едва ли испытывали какое-то мучительное раздвоение. Далеко не всем посчастливилось, как Скобельцыну, избежать членства в ВКП(б)-КПСС, но и остальным нет причин оправдываться: такова была почти обязательная плата за право служить своему отечеству. «Почти» ибо наука оставалась одним из немногих оазисов, где данное правило соблюдалось не слишком рьяно.
В чьем бы запломбированном вагоне ни прибыли Ленин и К*, чьи бы деньги и чья бы агентура ни помогали большевизму, помочь можно лишь существующей силе. Этой мощной силой был сугубо народный, почти религиозный порыв к обществу справедливости, сотрудничества и взаимопомощи, социальной защищенности и солидарного коллективизма, порыв, древний как мир и лишь напяливший марксистский наряд. Ныне это начисто забылось, но для множества просвещенных людей 20-30-х слова «великая сермяжная правда» не звучали комически. Для них, воспитанных в некрасовских заветах долга перед народом, исторической вины перед ним (идея, неведомая на Западе), служение победившему большевизму, хочешь не хочешь, было и служением идеалам своего народа. Неверно понятым, добавляем мы сегодня но задним умом крепок всякий.
Жалел ли он о своем выборе? Какова было мера его неизбежного компромисса с властью? Свидетельства современников позволяют ответить: она оставалась мерой порядочного человека. Академические высоты, конечно, отдаляют от действительности, но реалии коммунизма врывались и в его жизнь. Почти двадцать лет продолжались его хлопоты за брата, сперва узника ГУЛАГа, а затем ссыльного в Йошкар-Оле («В Царевококшайске», всегда говорил Скобельцын).
Биографии ученых, инженеров, созидателей сходного со Скобельцыным жизненного пути ясно говорят: сделав однажды свой выбор, мало кто из них разрешал себе колебаться даже ощущая, что великий народный порыв ведет в тупик. Людям вообще присуща надежда, что здравый смысл все расставит по местам. Собственно, так всегда и происходит, только человеческий век недостаточно долог, чтобы до этого дожить. Ложная идея не раскаивается на полдороге, она должна дойти до полной карикатуры на самое себя, прежде чем появится надежда на поворот. Скобельцын, проживший 98 лет, до этой надежды дожил. Но его творческие годы пришлись на долгий путь СССР к абсурду, к «серой дыре» (как кто-то метко окрестил хрущевско-брежневское тридцатилетие).
В 50-60-е Скобельцына воспринимали как чисто номенклатурного академика, профессионального «борца за мир». Еще бы, он возглавлял комитет по Ленинским премиям, заседал в потешном Верховном совете (благо, это занимало несколько дней в году) и в сомнительном Всемирном совете мира. Однако, судя по воспоминаниям коллег-физиков, эта декоративная деятельность не отлучала его от физики и от борьбы за стратегию науки, казавшуюся ему верной.
Ныне, когда политические перипетии тех лет перестали кого-либо волновать, всеми признано: Скобельцын патриарх отечественной ядерной физики, выдающийся физик-экспериментатор XX столетия (он был первым, кто увидел и сфотографировал следы заряженных частиц высоких энергий и их искривление в магнитном поле), автор выдающихся работ по физике атомного ядра, открыватель ядерно-каскадного процесса и образования электронно-ядерных ливней, один из основоположников физики частиц высоких энергий и физики космических лучей. Как организатор науки он очень рано прозрел революцию в физике электромагнитных излучений, содействуя развитию квантовой электроники, созданию первых лазеров и мазеров, он поддержал зарождавшуюся радиоастрономию и создание ее экспериментальной базы.
Когда-нибудь получит оценку и его экспертная деятельность. То, что путь к ядерному разоружению лежит через запрет ядерных испытаний, сегодня вроде бы банальность, но она не воспринималась так сорок лет назад, когда ее приходилось доносить до недоверчивых и темных руководителей, преодолевая сопротивление других советчиков, утверждавших искренне или нет совсем иное. Скобельцын был одним из тех, кто справился с этой задачей. Мы не узнаем, на какие уступки в менее важном пришлось ему пойти, чтобы не потерять рычаг влияния в наиважнейшем.
Характерен эпизод 1947 г., когда Скобельцын заявил Молотову о своем нежелании терять время в Нью-Йорке, в комиссии ООН по атомной энергии (Молотов не внял, и Скобельцын вернулся домой лишь летом следующего года). Сегодня есть тенденция демонизировать всю внешнюю политику СССР того периода, в частности в вопросе разоружения, а «План Баруха» о международном контроле за атомным оружием и атомной энергией представлять как упущенный золотой шанс человечества. Мне довелось близко знать человека, возглавлявшего в 1947-1960 гг. стенографический отдел ООН, эмигранта послереволюционной волны и пылкого антикоммуниста Владимира Брониславовича Сосинского-Семихата (о нем по другому поводу писала в «РМ» Анна Саакянц). Его рассказы об этих (и подобных) переговорах рисовали не столь умилительную картину. Шел жесткий торг, в котором цинизма, хитростей и стремления к односторонним выгодам хватало и с американской стороны. Трудно сказать, было ли справедливым мнение Скобельцына, высказанное им Молотову, что оппонентам не нужны серьезные переговоры и они лишь тянут время в связи с предстоящими президентскими выборами, но оно было искренним.
Целую эпоху, годы между 1946-м и 1974-м, его можно было видеть на газетных снимках рядом с большим начальством СССР. Кто были эти старевшие вместе с ним люди, чье неблагообразие он своим элегантным обликом так подчеркивал? Среди них давно уже не оставалось пассионариев революционной эпохи, движимых пафосом переделки неправильного мира: недоучившихся мечтателей, добродушных сорвиголов, людей гордого и независимого нрава. Тех давно пожрала система, которой они дали жизнь. Бал правили личности, выросшие из социальных аутсайдеров, убогие и коварные. Как знать, не казалось ли людям, подобным Скобельцыну, что своим присутствием они склоняют эти личности к просвещенным альтернативам, помогают смягчать крайности? А может, так оно и было? Да и начальство, как видно, ощущало потребность иметь рядом с собой людей, как бы добавлявших ему легитимности. Только не надо сравнений с браком по расчету скорее это была партия, где счет шел на очки, а система их выставления была известна лишь Всевышнему.
