Вспоминаешь, с чего это все начиналось, и диву даешься. Но и наивность, и глупость были такими искренними, что никак не верится, что тебе самому было уже за пятьдесят.
Конец января 91-го, начало отделения Прибалтики Вильнюс, Рига. На экране «ящика для идиотов» (так тогда именовали телевизоры) какой-то идеологический фарс и фарш одновременно: лгут безбожно все, Миткова становится национальной героиней за одну слезинку правды, Невзоров наоборот: одним репортажем из Вильнюсского телецентра рушит навсегда репутацию крутого правдоруба и приобретает иную политического прохиндея. Наш жутко революционный, демократический Союз кинематографистов того и гляди взорвется от безвыходности кипящего чувства возмущения. И тогда мы, 52 режиссера, актера, сценариста, объявляем этому «ящику» бойкот: мы отказываем ему в праве показывать наши фильмы и отказываемся от какого бы то ни было с ним сотрудничества.
Сейчас мне и самому смешно, а тогда этот горячечный бред мы обсуждали при полном зале Дома кино и презирали тех, кто пытался заставить нас услышать голос сурового смысла: что государство наш единственный продюсер и владелец всех авторских прав, что покажут и не спросят, что любой бойкот должен иметь цели и сроки по возможности конкретные, что, кроме безумства храбрых, существует и спокойствие сильных и, пока золотой ключик Буратино от тайных дверей свободы находится у теленачальников, бойкотом его из них не вытрясешь.
Но бывают времена, о которых правильней судить не по высотам ума, а по высотам безумства. Назавтра наше заявление появилось в «Аргументах и фактах» (тогда 17 млн. тиража, рекорд Гиннеса). А в нем почти по МарксуЭнгельсу: «Журналисты всех редакций ЦТ присоединяйтесь!» Между прочим, из всех общественных акций в поддержку свободы в Прибалтике запомнилась именно эта.
Но безумства безумствами, а на следующий после публикации день мы все-таки сообразили, что для тех журналистов, кто присоединится к бойкоту, это чревато потерей и работы, и зарплаты. Сели мы в секретариате и... придумали Фонд защиты гласности поддержать тех, кто рискнет. Кто его так назвал убей Бог, не помню. Гласность ведь была под подозрением, многие считали ее очередной провокацией КПСС. Но в исторической перспективе все получилось по С.Е.Лецу: «Кто знает, что открыл бы Колумб, если б на его пути не попалась Америка». Нам попалась гласность, и это была большая удача.
А бойкот наш поддержали еще человек семь-восемь, кто-то даже передачу на ЦТ сорвал, и мы этим очень гордились. Писатели среди них были, Васильев с Максимовой танцевать отказались было. А вот журналистов не было. Ни одного. Но вспомнил я об этом позже, когда фонд многократно и безуспешно взывал к журналистской солидарности.
В тот счастливый 91-й год мы жили по принципу: сделай что должно и будь что будет. Поэтому при всех препонах, чинимых бюрократией, становление фонда шло под аплодисменты:
Пленум Конфедерации союзов кинематографистов учреждение фонда поддержал; несмотря на остроту карабахского конфликта, киношники Азербайджана и Армении дружно проголосовали «за».
Приглашенные в правление звезды кино, телевидения и печати согласились мгновенно, без уговоров: Егор Яковлев («Московские новости») председатель, Игорь Голембиовский («Известия»), Владимир Молчанов («До и после полуночи»), Бэлла Куркова («Пятое колесо»), Алексей Герман, Гия Данелия, Элем Климов.
Творческие союзы, газеты, кооперативы собирали средства, по почте приходили трогательные десятки от пенсионеров общая сумма пожертвований превысила 400 тысяч рублей, большие деньги по тем временам.
6 июня 1991 г. фонд провел свою первую пресс-конференцию. Среди принимавших в ней участие ни одного «бывшего». Настоящие и будущие, на подъеме к вершине карьеры перелом впереди буквально у каждого, словно грядущее десятилетие разом на всех отведенный полигон испытания возможностей личности и возможностей времени: благодаря, согласно или вопреки...
Среди выступавших: будущий министр, будущий советник президента, будущий председатель Гостелерадио, будущий посол в ЮНЕСКО, будущий член Конституционного суда, будущий владелец крупного телеканала, будущий сопредседатель Лицензионной комиссии РФ. И на вершине карьеры не удержался никто. Ни в политике, ни в судебной иерархии, ни в медиа-бизнесе.
Пожалуй, я горжусь этой общностью судеб людей, стоявших десятилетие назад у колыбели фонда. У меня больше оснований плохо думать о времени. В общем, грех жаловаться: все, что было загадано тогда, фонд выполнил. Все, кроме одного.
Егор Яковлев: «Если бы фонд заработал, он мог бы стать фундаментом для объединения демократических средств массовой информации».
Не смог. Не стал.
Но это боль сегодняшняя. А тогда, десять лет назад, мы едины как никогда, и нам не светит ни банкет, ни фуршет: они не предусмотрены, потому что каждая внесенная в фонд копейка кажется нам каплей из чаши Грааля и ее надо потратить на святое дело.
Даже сейчас, десять лет спустя, романтическая волна тех дней поднимает и укачивает меня. А на деле трезвость наступила через каких-нибудь два месяца. Сначала вверх, в прозрачную (а может быть, пора признать: в призрачную) ясность дней августовского путча, когда вот мы вот они, когда «Общая газета», листовки, сбор лекарств, «Наша взяла!» и Ельцин на танке. А потом, спустя всего четыре дня, Ельцин махом закрывает коммунистические газеты, и... если ты за гласность, то твой единый фронт уже не един, и надо протестовать вопреки радостным крикам вчерашних единоверцев.
24 августа в «Московском комсомольце» появился протест Фонда защиты гласности против незаконного указа российского президента. И когда двумя неделями позже Егор Яковлев, назначенный главным начальником того самого телевидения, с которого все и началось, спросил меня, передавая дела: «А ты, правда, думаешь, что фонд еще будет нужен? От кого ты собираешься защищать гласность?» у меня уже не было эйфории.
Если в стране, слава Богу, нет единомыслия гласность, если она есть, всегда в опасности. С тем и живем.
