Разговоры с иконописцем Виктором Симоненко мастером футляров для пасхальных яиц
Виктор Симоненко показал мне свое пасхальное яйцо, расписанное дивными иконами: с одной стороны торжественно и празднично сияло Воскресение Христа, с другой лик Николая Чудотворца. А затем произошло и вовсе удивительное. Мастер внезапно раскрыл яйцо: внутри его полусфер лежало еще одно куриное, характерно неправильной формы. И тут я понял, что оно находится в яйце-футляре, которое являет собой органичную форму живого, лежащего в нем.
Так, сам еще того не ведая, я прикоснулся к тайне. Спустя чуть не полтораста лет мастер вернул одну из самых задушевных русских православных традиций.
Однако и намучился, сказал Симоненко. За десять лет всего 27 футляров! Иной раз и спросишь себя: зачем? Денег, как я убедился, на этих вещах не заработаешь им же цены никто не знает.
А в самом деле зачем?
Это как послушание. Господь меня за мастера держал, а я столько лет грешил. Вот и послал святого Иллариона, чтобы он мне путь указал.
Испытание
Отца, кубанского казака, мальчишкой в 41-м угнали в Германию, рассказывает Симоненко. А когда вернулся, сослали в Сибирь, в Красноярский край. Там встретил маму, ее прадеда еще при царе туда сослали. Жили в Дудинке. Там я кончил школу и уехал в Питер, в Мухинское художественное училище. В Питере же в первый раз и в церковь зашел. И поразился: какая красота! А вскоре один бизнесмен предложил работу реставрировать иконы, оклады. Я с радостью взялся, быстро поднаторел, и хозяин пригласил меня с собой в Германию, где он держал магазин церковного искусства. К нему туда иконы везли штабелями. Среди них было немало редких, очень старых, на них я и учился большому письму, возвращая им прежний облик. Бывало, даже мельчайшие трещинки «кракелюры» дорисовывал, будто и не было никакой реставрации. Одним словом, мастерски халтурил, хорошие деньги имел и, конечно, не подозревал, что святой Илларион за мной наблюдает.
Как же ты об этом узнал?
Он сам явился. Как-то зашел ко мне известный коллекционер и показал «странную» вещицу, которую где-то нашел: на половинке округлого старинного культового предмета изображен святой. «По-моему, вещь интересная, сказал он, только не пойму, что это. А ты как думаешь?» Я вгляделся: вроде бы половинка яйца обшарпанная, на красноватом фоне святой, стоит на поземе темно-зеленом, одежды разделаны твореным золотом, золотом же и надпись: «Святой Илларион». Чувствую, вещь была ценная, а что означала, для чего или кого предназначалась непонятно. Попросил оставить: мол, попробую найти концы. Мог ли я думать, что этот святой всю мою жизнь перевернет!
Кто не верит в чудеса, вряд ли поймет, что заставило удачливого реставратора вдруг все бросить, чтобы со всем жаром души уйти в дело, не сулившее никаких выгод. Да он и сам, пожалуй, не понимал. Но с этого дня вместе с женой Таней (с которой тоже, видимо, что-то случилось) ударились в поиск. Загадочного Иллариона показывали ученым историкам и искусствоведам, носили в музеи, рылись в библиотеках. Наконец в одном фолианте прочли, что еще во времена царя Алексея Михайловича возник и такой пасхальный обычай: на деревянном яйце изображали сюжет Воскресения, а с другой стороны святого, именем которого крещен тот, кому это яйцо дарили. Но загадка осталась: почему же святой Илларион оказался разделен с другой половиной? Ответ пришел из знаменитых Федоскинских мастерских. Оказывается, в Федоскине когда-то делали не только шкатулки, но и футляры для яиц, освященных в храме. Крестьяне Христовы яички из рук в руки дарили, а господа клали их в футляры с изображением тезоименитого святого и торжественно преподносили друг другу. Эти пасхальные подарки становились фамильной реликвией, бережно хранились в семьях*
Поэма о топоре
Слушая Симоненко, я, кажется, догадывался, чем эта пасхальная история так зацепила душу мастера. Нынче от того прекрасного обычая и уникального промысла остались лишь смутные представления и яйцеобразные деревянные болванки арбатских умельцев, раскрашенные аляповатыми сюжетами. Заветных футляров хранителей живой любви, освященной Воскресением Христовым, украшенных иконами, сегодня днем с огнем не найти. Их теперь не делают даже в Федоскине.
«Шкатулочные» мастера сохранились, говорит Симоненко. А вот «футлярных» давно нет. Ходил к токарям, на фабрику сувениров. Они посмотрели, говорят: «Это золотое яйцо. Его же надо выточить, распилить, сделать полым...» Посоветовали сходить на военный завод там программные станки. Пошел. Попробовали на самом крутом получилась чистая геометрия. А у моего «Иллариона» форма асимметрична как и у любого живого яйца. Вот тут, наконец, и до меня дошло что делать: надо это яйцо вырубить!
Как это вырубить? удивился я. Топором?
Ну да. Я ведь от рождения плотник. И вот вспомнил я старое свое ремесло. Взял два одинаковых бруска. На глазок выбрал внутри. И топором стал потихоньку, на ощупь вырубать...
Забегая вперед, скажу: когда в музее храма Христа Спасителя я увидел «царское» симоненковское яйцо-футляр почти в полметра высотой, я подумал, что это не иначе, как скульптура. Органичность формы и живое дыхание дерева ощущались во всем ее облике. Да это и была скульптура.
Бармен-иконописец
Все свои чудо-футляры Виктор Симоненко вырубил в родовом гнезде жены в Адлере, у моря, на земле обетованной, где устроил мастерскую. Здесь, вдали от столичного шума, больших денег и прочих соблазнов прожил десять лет, переосознав и жизнь, и труды.
Когда изготовил первое яйцо и приступил к иконописи, вспоминает он, вдруг почувствовал, что ни одного лика не могу написать. Сколько ни пытался ничего не выходит. Раньше казалось, что любую икону хоть «рублевскую» напишу, а тут... Долго мучился. Но однажды то ли во сне, то ли наяву услыхал голос: «Иди в церковь».
В Адлере как раз в эти дни восстанавливали старый полуразрушенный храм Святой Троицы. К Виктору вышел молодой священник, отец Алексей. Узнав, что художник, да еще реставратор, страшно обрадовался: «Мне вас Бог послал. Нам ведь без престольной иконы открываться никак нельзя. Напишете?» «Написал бы, да ведь я до сих пор не крещен, смутился мастер. Наверное, грехи не пускают...» «Кающемуся грешнику Господь всегда рад», ответил отец Алексей. В тот же день крестил Виктора и благословил на престольную. И будто пелена с глаз упала: в неделю сотворил метровую Богородицу Иерусалимскую. Она теперь венчает церковный иконостас.
А сам иконостас и вовсе чудом явился, рассказывает Виктор. Все иконы написаны местными жителями такими же, как и я, кающимися грешниками.
Этих новоявленных иконописцев он собрал и обучил в своей мастерской. Среди них оказались люди самые неожиданные: учителя, таксист, многодетная домохозяйка, парикмахер, полковник генштаба и даже бармен.
И этот самый бармен оказался искуснее всех. Еще бы, тридцать лет разливал на глазок с точностью до миллиметра, шутит мастер. Когда они ко мне пришли, я всем поставил одну задачу: через год, к открытию церкви, написать свою икону в дар храму. Каждому дал рисунок: кому Благовещение, кому Рождество, а кому Крещение... Отец Алексей сказал: «Будете внуков сюда водить, пусть видят ваши богоугодные труды».
Эпилог
На персональной выставке в Государственном музее декоративно-прикладного искусства Виктор Симоненко впервые показал всю свою коллекцию уникальных яиц-футляров, украшенных иконами самых разнообразных сюжетов, от Рождества и Воскресения Христова до изображений восстановленных храмов Христа Спасителя и Казанского собора. В каждой из этих единственных в своем роде божественных «шкатулок» таился символ жизни. Вездесущие «новые русские» попросили назвать цену. Эксперты, посовещавшись, решили: такое изделие стоит никак не меньше тысячи долларов. Кто-то из богачей удивленно воскликнул: «На Арбате такие яйца за 1000 рублей продают!» «Вот на Арбате и покупайте», посоветовали ему.
Недавно я зашел в церковь Димитрия Солунского, что в селе Дмитровском по Рублевскому шоссе. Виктор Симоненко творил здесь двунадесятые праздники и расписывал дьяконские двери. У входа в царские врата он сказал:
Вот уж не думал, что мои футляры стоят так дорого. Что ж, раз так, не стану их продавать. В музей отдам. Я же их делал не ради денег для очищения души.
