Преодоление стереотипов

В том, что вокруг польско-российских отношений за долгие годы, даже столетия, нагорожено всего и всякого, сомнений нет. Разгребать эти завалы пытались не единожды. Чаще, однако, дело сводилось к взаимному выставлению исторических счетов: слишком мощные узлы завязала история на польско-российском пространстве. Пришла пора их распутывать.

Сдается, в Польше это поняли несколько раньше, о чем свидетельствует выходящий с 1999 г. в Варшаве на русском языке журнал «Новая Польша», идею которого подсказал его редактору Ежи Помяновскому парижский патриарх польского и скажем шире европейского свободомыслия Ежи Гедройц. Рецензируемый сборник, изданный при поддержке Российского государственного гуманитарного университета, Института славяноведения РАН и Польского института в Москве и объединивший работы польских и российских ученых, демонстрирует не просто новый, а я бы сказал более чем откровенный уровень диалога. Суть его в стремлении понять и объяснить сложнейший комплекс взаимных обид, исторических счетов, наконец, обычных человеческих расхождений. И вот какая здесь возникает удивительная закономерность. Размышления о причинах взаимного отторжения невольно перерастают в серьезный анализ «точек» взаимного притяжения. Эта диалектика обеспечена прежде всего критическим взглядом внутрь себя. Такой камертон задают в открывающих сборник статьях А.В.Липатов («Россия и Польша: «домашний спор» славян или противостояние...») и Ян Прокоп («Антирусский миф и польские комплексы»).

«Понять другой народ, пишет Липатов, можно, только поняв собственные его боли и желания, а не отчужденно обозревая его сквозь призму нашего самопонимания, видения других в перспективе только лишь нашей истории, в свете нашей привязанности к своей стране и своей культуре, не говоря уже о нашей самоидеализации и вере в свою особую миссию. Да и как мы давняя Российская империя, недавний СССР, нынешнее наше государство, самоназывающееся демократическим, можем притязать на главенствующую роль по отношению к другим, если на протяжении собственной своей истории не смогли обустроить самих себя? Какой притягательный пример мы можем давать миру, если каждый раз огромная Россия теряла себя не под ударами внешних врагов, а саморазрушаясь изнутри?»

Своеобразным эхом отзываются эти вопросы у Яна Прокопа, в статье которого тоже преобладает вопрошающая интонация, но обращенная к его соотечественникам:

«Итак, испытанные в прошлом гонения встают в памяти, способствуя своеобразной изоляции польского мученичества: страдания поляков в известной степени отрываются от страданий других «народов Советского Союза», а таким образом и от страданий самих россиян... [Полагаем, что в данном случае следовало бы перевести «русских». «РМ» ]. Нужно ли делать отсюда вывод, что польскими глазами трудно объективно смотреть на российские проблемы, что изведанная обида, а стало быть, врожденная травма довольно часто деформирует польское видение этой страны? Можно ли полагать, что страх, исторически объяснимое предубеждение по отношению к России, миф-стереотип извечного врага сверх меры искажают в нашем воображении очень непростую ситуацию, сложившуюся после падения коммунизма на востоке? Способны ли мы понять эту сегодняшнюю российскую смуту, это хитросплетение различных возможностей, откуда может вылететь как «светлый мотылек», так и «темная бабочка, грязной ночи племя» (Мицкевич)? Разве тот, кто придерживается старых представлений и застывших стереотипов, сможет различить, что в самой России является остатком международной коммунистической идеологии, что продолжением царской имперской идеи, а что уже предвещает иную также в будущем возможную нетоталитарную действительность?»

Ответы на эти сложные вопросы ищут авторы сборника Анджей Менцвель («Отношение к России: взаимопереплетение или насилие?»), ксендз Станислав Опеля («Католичество и православие: история и современность»), игумен Игнатий (Крекшин) в «Экуменическом этюде». Как утверждает А.Менцвель, «предпосылки если не абсолютно здорового, то хотя бы не болезненного отношения к России складывались везде, где та или иная (оподленная или облагороженная) эмоциональная легенда о России перевешивалась глубоким познанием, которому сопутствовало признание». Свидетельством тому и отношения Пушкина и Мицкевича, о которых пишет А.Липатов («Мицкевич и Пушкин: образ на фоне историографии и историософии»), и философия Мариана Здзеховского (статья Анны Разьны «Россия в глазах Мариана Здзеховского»), и эссеистика Станислава Бжозовского, и польская русистика XX века, образцовым представителем которой был Вацлав Ледницкий.

Неоднозначной выглядит «польская тема» в русской литературе от авторов, утверждавших негативный образ Польши после восстания 1830 г. (Пушкин, Лермонтов, Даль, Кюхельбекер, Кукольник, Хомяков, А.Шишков об этом статья В.А.Хорева) или видевших только поляка-крамольника, злоумышляющего на общественные и государственные устои, в «антинигилистических» романах «Марево» В.Клюшникова и «Панургово стадо» Вс. Крестовского, до более сложного анализа феноменов польского национального патриотизма, понятий империи, свободы в романе Николая Лескова «Некуда» (статья Д.П.Бака) и явно сочувственного отношения к полякам в художественном творчестве Льва Толстого 1900-х (статья Н.Д.Тамарченко).

Поиски преодоления «бессмысленной», «братской» вражды характерны для периода первой мировой войны (статьи Леонида Андреева, Бердяева и в особенности Вяч. Иванова, «польской теме» в творчестве которого посвящена статья Д.Магомедова). Эти настроения получили совершенно новый, антитоталитарный импульс в 60-80-е годы ХХ века, когда стали развиваться контакты между русскими и польскими эмигрантами на Западе как пишет Л.Суханек в статье «Русская эмиграция третьей волны и поляки», в одной и той же «ситуации изгнания, причиной которого был политический строй». Тексты русских авторов третьей эмиграции и самиздата (А.Солженицына, М.Геллера, И.Бродского, Н.Горбаневской, А.Синявского и других) выходили в польском переводе в парижской «Культуре» и ее книжном издательстве «Литературный институт», основателем которых был Ежи Гедройц, придававший огромное значение нормализации польско-российского диалога, и в польском самиздате. А тексты польских авторов, эмигрантских и самиздатских, широко печатались в «Континенте» и «Русской мысли».

Этот диалог уже имел питательную почву «оттепели» 50-60-х годов, когда в интеллектуальной среде и польского и российского общества возникли полюса взаимного притяжения. «Польша была нашей поэтикой», эти слова Бродского приводит в своей статье «Польша в сознании поколения оттепели» Владимир Британишский, подчеркивая, что «польская поэзия помогала нам не только образцами поэтики, а самим своим существованием». Выстраивалась логическая цепь: Польша окно в свободу, затем в Европу, наконец в самое себя. «Наша интеллигенция, не без понятной ностальгии пишет Британишский о тех временах, жила с головой настолько повернутой вбок, в сторону Польши, что иногда нечто польское многие у нас узнавали раньше, чем подобное свое».

Ответ Польши на этот искренний, чистый порыв проявился в ряде культурных явлений, но прежде всего в личности и творчестве замечательного русиста, литературного критика, переводчика, бескорыстного друга России Анджея Дравича (1932-1997). Статья Н.Ю.Стефановича «Польская рецепция русской литературы советского периода (60-90-е годы). Литературно-критическое творчество Анджея Дравича» по сути одна из первых попыток глубокого осмысления его роли в польско-российском духовном сближении новейшего времени. Начав с борьбы за введение в польский литературный оборот исключенных из него Мандельштама, Хлебникова, Цветаевой, Ахматовой и многих других «не признанных» идеологизированным советским литературоведением, Дравич ввел в польскую общественную жизнь «тему России» как глубокого духовного потенциала, жизненно важного для поляков. Он стремился показать это в своих работах о Маяковском и Бабеле, в монографии о Булгакове, в изумительной по искренности автобиографической книге «Поцелуй на морозе».

Миссия Дравича как посредника между польской и русской культурами стала восприниматься сегодня в Польше еще шире в европейском контексте, свидетельством чему служит учрежденная недавно при участии президента Александра Квасьневского ежегодная премия имени выдающегося польского русиста. В этом году ее получил известный британский историк, автор многих работ по истории Польши Норман Дэвис.

СЕМЕН БУКЧИН

Варшава

©   "Русская мысль", Париж,
N 4385, 15 ноября 2001 г.

ПЕРЕЙТИ НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ СЕРВЕРА »»:     ...