КНИГИ И ЛЮДИ |
Paris, Editions des Syrtes, 2000. |
Вышедшая впервые во французском переводе «Голубая звезда», повесть Бориса Константиновича Зайцева, одного из самых значительных русских писателей ХХ века, несомненно, явится открытием для французских читателей. Этот русский писатель-эмигрант, проживший во Франции без малого полвека с 1924 года, уже больше полувека почти не издавался в стране, которую он избрал убежищем. Всего три книжечки, последняя в 1933 г. (одна из трех, повесть «Анна», была переиздана в 1999-м). А ведь Борис Зайцев приехал во Францию широко известным и любимым публикой писателем. В 1916-1919 гг. в Москве было издано семитомное собрание его сочинений. Его «Голубую звезду» (1918) выпущенную сейчас молодым парижским издательством «Сирт» признавали одной из лучших книг своего времени.
Запрещенный в России со времени отъезда в эмиграцию (1923), Зайцев был предан в СССР полному забвению вплоть до конца 80-х и т.н. перестройки. Даже в столетие со дня рождения, в 1981 г., о нем ни единым словом не упомянули в советской печати. Зато сразу после перемен издания хлынули одно за другим в Москве и многих других городах. Общий тираж книг Зайцева за эти десять лет превысил три миллиона экземпляров. Вместе с другими крупнейшими представителями зарубежья Зайцев занял заслуженное место в русской литературе и на полках книжных магазинов и библиотек. Его произведения теперь изучают в русских школах и вузах.
Иначе обстоят дела во Франции, стране, где эта литература создавалась и выживала при почти полном отсутствии внимания к ней французских издателей и литературоведов, которые, казалось бы, должны были ею интересоваться. Многие здешние слависты ловко обошли молчанием четыре поколения русской эмиграции во Франции и продолжают фантазировать на единственную изученную ими тему коммунизма и соцреализма, теперь уже клеймя некогда хлебную ниву словечком «утопия».
Правда, за последние десять лет переведено множество русских книг, но издатели интересуются в основном новыми именами. Таким образом, период от революции до перестройки представляет собой некий провал. Тем более ценно появление французского текста зайцевской «Голубой звезды» в переводе единственного в своем роде знатока и энтузиаста зарубежной русской культуры Рене Герра в соавторстве с Флор де Лескен.
Вот что пишет в своем предисловии к книге Рене Герра:
«Пришло время публично покаяться и честно и безоговорочно признать, что в нашей республике словесности и во французских университетах слишком долго игнорировали тот уникальный в истории феномен, которым является русская эмиграция и ее неповторимый вклад в культуру, игнорировали из боязни не понравиться Советскому Союзу, из конформизма или, хуже того, идеологии. Таким образом, сознательно игнорировали, если не сказать пренебрегали ими, всех писателей-эмигрантов, потихоньку окружая пустотой и молчанием тех, кто априорно был виноват в том, что уехал из страны непременно светлого будущего.
Ныне удивляют, если не шокируют предисловия и послесловия, написанные некоторыми университетскими преподавателями, в высшей степени оппортунистами, которые, забыв всякий стыд, дождались перестройки и конца советского режима, чтобы вдруг заинтересоваться этими вчерашними изгоями, этими париями литературы ХХ века».
Борис Зайцев, пользовавшийся чрезвычайно высоким авторитетом и любовью в кругах русских писателей-эмигрантов, с 1947 г. и до смерти занимал пост председателя Союза русских писателей. С самого начала ее существования, а точнее, со второго номера (26 апреля 1947) и до самой смерти он был сотрудником «Русской мысли», где появилось в общей сложности 187 публикаций, последняя из которых, о Гумилеве, имела место за несколько дней до его смерти (6 января 1972). Вот как Ирина Одоевцева, тоже сотрудничавшая с «Русской мыслью», описывает в книге «На берегах Сены» его появления в редакции:
«Борис Константинович, с удивительной в его почтенном возрасте легкостью осилив бесчисленное количество крутых ступенек, первым делом отправлялся в кабинет бессменного секретаря Евгении Николаевны Рышковой «Маркизы», как ее титуловали все в «Русской мысли». И только обсудив с ней все литературные новости и события за истекшую неделю, Борис Константинович являлся в кабинет Водова, где уже все сотрудники и друзья «Русской мысли», во главе с Софьей Юлиевной Прегель, были в сборе и ожидали его. (...)
Поздоровавшись со всеми, Борис Константинович передавал Водову папку с просмотренными им стихами и рассказами с собственноручными пометками Д. или Н. да или нет. После чего начинались бесконечные разговоры и обмены мнений.
В редакцию на собрания «Русской мысли», превратившиеся при новом редакторе Зинаиде Шаховской из сред в пятницы и ставшие вместо еженедельных ежемесячными, Борис Константинович не переставал являться до самого последнего времени, мужественно превозмогая усталость, вызванную подъемом на шестой этаж».
В 1943 г. Борис Константинович писал: «Ни одному моему слову отсюда не дано было дойти до родины. В этом вижу суровый жребий, Промыслом мне назначенный. Но приемлю его начисто, ибо верю, что все происходит не напрасно...» Теперь его книги все с большей силой проливают свой нестеровский, джоттовский голубой свет не только на родине, но и во всем мире.
ГАЛИНА ПОГОЖЕВА
Париж
© "Русская мысль", Париж,
N 4388, 06 декабря 2001 г.
![]() ... |
|
|