ЛИТЕРАТУРА, МЕМУАРЫ

 

Григорий Шурмак

К спорам о путях
развития русской прозы

Постсоветские литераторы о своем народе

Интернет-версия публикации в 2-х частях.
[ Часть 1 / 2 ]

Самые популярные толстые журналы в последнем десятилетии XX века охотно публиковали изделия «выкрутасного, взбалмошного да порожнего авангардизма.

Самые популярные толстые журналы в последнем десятилетии XX века охотно публиковали изделия «выкрутасного, взбалмошного да порожнего авангардизма... постмодернизма и как там их еще» (Солженицын). Отход от реалистических традиций президент Академии российской словесности (сообщество элитарных критиков) Наталья Иванова объяснила завершением «затянувшегося романа литературы с идеологией». К середине 90-х, уточняет она, «захват литературной территории» постмодернизмом стал самоочевидным. Кому-кому, а критику, занимающему четверть века руководящие посты в «Знамени», затем в «Дружбе народов» и снова в «Знамени», хорошо известно: писатели сами не могут захватывать журнально-издательские (воспользуюсь агрессивной терминологией Ивановой) плацдармы. На то есть редколлегии с их балансом корпоративных пристрастий. Так что появление авангардистских новаций фактически было победой эстетических взглядов довольно узкого круга лиц, облеченных, так сказать, полномочиями. Однако уже в самый канун XXI века та же Н.Иванова отметила: в художественной прозе «наблюдается актуализация» идеологичности. Иначе и быть не могло. Знаменательно, что на предложение академика Дмитрия Лихачева отказаться от идеологии в пользу культуры критик Александр Архангельский резонно возразил: культура, занявшая место идеологии, «сама становится ею» ( «Известия», 2000, 23 окт.). Иными словами: изгнать идеологию как таковую из литературы пустая затея: все, чем жив человек, постоянно в нем рождает идеологемы. Короче, творчество любого писателя в той или иной мере пронизано идеологемами независимо от того, модернист он или реалист.

Будучи неплохим бытописателем, Владимир Маканин ниже речь пойдет о нем в 90-е годы заметно обновил свой стиль и манеру письма с учетом неоноваторских веяний. Но при этом модернистом не сделался. Последнее обстоятельство, то есть серединное положение писателя (не отнесешь ни к авангарду, ни к арьергарду), вероятно, и обеспечило ему симпатию Ивановой, «Берет, может быть, и чужое, хвалит она, но отдает читателю уже как свое». И еще: «Какую-нибудь литературную технологию авангардистского толка... берет, не раздумывая, тем самым двигая вперед (здесь и далее в цитатах курсив мой. Г.Ш.) русскую литературу». И следует вывод: умение Маканина «абсорбировать удачные практики, отделив лишнее и ненужное» показывает, что на его творчестве могут примириться сторонники авангарда со сторонниками «сердечной литературы» (термин критика Павла Басинского), то есть реалистической, притом неизменно проникнутой любовью к людям.

Итак, поздний Маканин. Его даже сравнительно небольшие вещи ёмки по содержанию и ну, разумеется! несут в себе заряд идеологичности. Читателю «РМ» предлагается анализ нашумевшей повести «Буква-А», опубликованной в «Новом мире» в 2000 году, на рубеже XX и XXI веков.

2

Ее содержание иносказательно, смысл притчевый. Место действия (лагерь в Сибири) и время условны. Примерно от «оттепели» до «перестройки». Условны и персонажи; «обобщенные» (?), по выражению Н.Ивановой заключенные. Намекая на то, что допущена в творческую лабораторию автора, критик различает в повести несколько слоев: во-первых, притча, а во-вторых, пародия на историю отечества второй половины XX столетия и, в частности, на «лагерную» прозу (см. «Жизнь и смерть симулякра в России» // «Дружба народов», 2000, *8). Сразу оговорюсь: не кощунственно ли пародировать книги, имеющие силу документа и замешанные на крови? Как бы то ни было, слой пародийности и в самом деле присутствует, и критик прав, утверждая: в «Букве-А» манера и стиль повествования «нескрываемо заимствованы» из произведений Солженицына, Шаламова, Домбровского... Об этом еще будет случай поговорить, пока же обратимся к «верхнему слою» повести ее сюжету.

Итак, лагерь. «Уже более года у зеков осуществлялась своя тайная я горделивая затея выбить» на камне некое слово. Они, не без иронии сообщает автор, «продвигали куда-то в вечность свои сраные жизни, свои застывшие серенькие судьбы». (Вновь прервусь: это когда же в русской литературе с таким пренебрежением писали о несчастных, как на Руси называли каторжников?!) С разрешения начальства ежедневно три-четыре зека выходили за зону и, взобравшись на скалу, выбивали первую букву слова, почему-то никому неведомого. (Чушь? Но вспомним, что имеем дело с притчей, с иносказанием.) Одновременно улучшилось и питание: в супе стали находить пластинки говядины. Старый зек Хлюня, глядя вечером на закат, отозвался так о переменах: «Это она!» имея в виду волю и что она дарована свыше. Уловив, куда дует ветер, староста барака дерзко потребовал неслыханное: «устанавливать на могилах таблички с именами». И лед тронулся! «В повести, предупреждает Н.Иванова, -дешифруется многое, если не каждая деталь» пути, проделанного Россией начиная с оттепельных послаблений. Так что же читатель узнает о лагере? В нем (малой зоне и, значит, в стране зоне большой) «год за годом ничего не происходило». Не было ни волнений за колючей проволокой, ни демонстраций в Новочеркасске, ни «Хроники текущих событий» этой коллективной летописи сопротивления общества тоталитаризму, ни мятежа на «Сторожевом», поднятого Валерием Саблиным, ни митингов у памятника Пушкину, ни забастовок короче, всего, что вынудило КПСС, спасая свой режим, пойти на горбачевскую гласность, на демократизацию? Маканин же уму непостижимо! т.н. застойные времена называет «бессобытийной ночью». Потому и неудивительно, что в его символическом лагере (читай: в СССР) зеки недовольны послаблением режима. «На фиг нам твои та-личности?» кричат вожаку, боясь, что начальство вновь урежет пайки, уменьшит порции картофеля. И тут невольно вспоминаешь: хотя интересы персонажей в подцензурных книгах Маканина ограничены работой и бытом семейным, они (при всей их соцреалистической надуманности) не дураки и прекрасно разбираются (молчком?) в жизни. О прототипах же (и персонажах) книг таких писателей, как А.Солженицын, В.Гроссман, Г.Владимов, В.Шукшин (список можно продолжить), и говорить нечего: в условиях перестройки они повели себя смело и, руководствуясь заповедью «не хлебом единым жив человек», с радостной надеждой пошли навстречу свободе и, вероятно, полосе неизбежных материальных трудностей... Непреложен исторический факт: миллионы приветствовали демократические перемены! Народ никак не хотел оставаться быдлом !

Проследим, однако, хронологию событий в повести после перестройки: бегство начальника лагеря, «череда никем не управляемых изменений», братание охраны с зеками, упадок дисциплины и как следствие кровавые драки, доставка женщин (зечек) для верных свиданий (Иванова комментирует: «происходит растабуирование сексуальная революция»)... А буква «А» на скале? «Уже не смотрелась столь волнующе», ибо из перестроечной действительности «ушло нечто торжественное и высокое». Зато «высоким и торжественным стало само небо», и это, пожалуй, единственная фраза в повести, которая способна примирить меня, читателя, с бескрылыми персонажами, с бессмысленностью мнимо значимой цели, им навязанной автором.

Впрочем, зеки все же трудились. Работали «без напряги, но добрее не делались», желчно подчеркивает Макании, как будто душевная расположенность к себе подобным произрастает исключительно благодаря легким условиям труда... Возник «сладкий и острый соблазн ломать!» Что ломать? Лагерь, страну. Иванова комментирует: «сокрушение колючей проволоки привело к разгулу преступности, и никакого просвета». И вот уже можно наблюдать за «восторгом разрушения, за неистовством», которое «всегда заодно со свободой» (?). Начали со «сшибания опорных столбов-фаллосов (сравнение не ново. Г.Ш.), в чем сказывалась, прорывалась языческая (?) энергия» . «Чо жалеть? кричат зеки. Этими столбами они нас е..!» Сколько в этих сменах искажений! Сколько всего понамешано, перетасовано! Тут зачем-то и языческая энергия. Видимо, намек (кстати, единственный) на то, что автору хорошо известно о существовании христианских ценностей... Но хватит! Пора «припомнить жизнь и ей взглянуть в лицо» (Пастернак), и тогда оказывается, что годы перестройки отмечены замечательным порядком во время стотысячных демонстраций и митингов; что свобода там отлично уживалась с самодисциплиной . Если кто и ломал страну, то (по терминологии повести Маканина) лагерное начальство .

Именно оно, пребывая в смятении, в испуге, пытается как-то сохранить статус-кво, ввести жизнь в подконтрольное русло. В реальной нашей истории не народ, а Горбачев вкупе с верхушкой КПСС делали все, чтобы разбалансировать экономику и под шумок дать возможность комсомольско-партийно-хозяйственной номенклатуре прибрать народное хозяйство к рукам. Конечно, понадобились и криминальные ловкачи... А народ? Вкалывал. Как всегда. И ясно видел обман, беспредел на верхах. По сей день в моих ушах звучит крик пожилого рабочего у проходной завода в моем городке: «Дайте жить!» Да разве когда-либо россияне забудут циничную фразу тогдашнего главного банкира страны Дубинина (борода лопатой, в лице сама честность и прямодушие) о том, что, дескать, 600 миллиардов рублей, экспроприированных со сбербанковских счетов, это сознательное пожертвование народа на строительство рыночных отношений...

По Маканину выходит, народ не оказался на высоте исторических задач, поставленных эпохой. Так, его героям мало крушить и ломать: они жаждут еще к «посрамления символов» сторожевых вышек, испражняясь на их деревянных настилах. «Под тощими задами зеков громоздился культ их страданий». Дерьмо как культ страданий? Ведь и оно громоздилось... «Вдогон этому саморазрушающемуся времени» зеки (впрочем, давно неохраняемые) «срали, чтоб забыть и избыть», и Наталья Иванова тут как тут, наготове с глубокомысленным резюме: все заканчивается «фекальным мотивом». Вот последние строки повести: «Их не заботило и им не болело, что земля их земля». И еще: «Пусть здесь другие, следующие живут, а мы загадим» , щадя читателя, обрываю цитату. Наконец, финальная фраза: «Сидя (на дерьме Г.Ш. ) орлами, они перекликались».

Окончание статьи часть 2-я, см.: «РМ» N4379 за 04.10.2001

Электросталь

© "Русская мысль", Париж,
N 4378, 27 сентября 2001 г.
N 4379, 04 октября 2001 г.

ПЕРЕЙТИ НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ СЕРВЕРА »»: РУССКАЯ МЫСЛЬ

    ...