Инок Всеволод (Филипьев)

Гость камеры смертников

Заключенный Филимонов Влас уже третью неделю находился в тюрьме закрытого типа, в камере смертников. Сюда его привезли после окончания следствия и вынесения смертного приговора. Нельзя сказать, чтобы Влас очень уж мучился душой. Он тупо и обреченно смотрел на приближающуюся смерть, как затравленный бык смотрит на тореадора. Больше всего теперь Влас мучился от казни временем. Всякий раз, когда надзиратель подходил к двери его камеры, Влас внутренне напрягался, ожидая команды: «На выход без вещей», и всякий раз, не услышав этой команды, нервно улыбался... Родился Влас в Москве в конце шестидесятых и был из тех, кто с детства мечтает о счастье всего человечества. Мама вместо колыбельной песни читала ему нараспев горьковскую сказку о соколе из «Старухи Изергиль», а дедушка на памятных фотографиях делал надписи типа: «Желаю тебе стать настоящим советским человеком».

Однако, придя в юношеский возраст, Влас разуверился в советских идеалах, хотя еще продолжал верить в возможность некоего индивидуального честного пути. Но и эта вера была уничтожена при столкновении с действительностью, особенно тогда, когда Влас поступил в Высшее военно-политическое училище. Там он увидел действие только одного закона, закона силы.

Тем временем начавшаяся перестройка свергала один за другим все идеологические кумиры, взамен не предлагая ничего определенного. Это «определенное» Влас нашел для себя сам, прочитав вновь переизданные труды Фридриха Ницше. Учение о сверхчеловеке пришлось ему по душе. Убежденным ницшеанцем вернулся Влас к гражданской жизни, уйдя из училища по собственному желанию.

Но жизнь не спешила встать на колени перед новоявленным сверхчеловеком, хотя Влас и был настроен решительно. Он так и заявил однажды другу: «К своей цели я пойду по трупам». Правда, он затруднился бы ответить на вопрос о какой именно цели идет речь.

Возможность идти по трупам Власу вскоре представилась. Но он оказался плохим сверхчеловеком: срезался на первом же серьезном деле. И вот на это он больше всего злился, сидя в камере смертников. Злился он и на заказчиков, и на жертву, но больше всего он злился на ту девчонку. «Ну почему, почему я тогда ее не прикончил? Ведь она же наверняка и сдала», думал Влас.

Так день тянулся за днем. С утра до вечера Влас бесцельно слонялся по прямоугольной одиночной камере, время от времени присаживаясь на единственный табурет. В 10 часов вечера надзиратель выдавал «вертолет», то есть переносную деревянную койку без ножек. Влас устанавливал «вертолет» на бетонный пол, кутался в телогрейку, ложился и подолгу не мог заснуть. В шесть утра «вертолет» отбирали, и начинался новый бессмысленный день его жизни.

Однажды вечером, уже после отбоя, когда Влас вертелся на своем жестком ложе, тщетно пытаясь устроиться поудобнее, дверь камеры отворили.«Что еще за ночные гости», подумал Влас. Надзиратель ввел в камеру какого-то человека. Влас безуспешно пытался рассмотреть вошедшего, но не мог по причине слабого освещения, а также потому, что нежданного гостя закрывал собой надзиратель. Тем временем последний объявил:

Заключенный Филимонов, к тебе подселенец до утра. И, помолчав, пояснил: Его только что привезли, а у нас свободных одиночек больше нет, вот и приказано к тебе.

К сказанному надзиратель обиженно добавил:

Только «вертолетов» лишних у меня нет.

В голове Власа пронеслось: «Так. Если привели авторитета, то мне светит остаться без «вертолета» и всю ночь сидя кемарить».

Надзиратель вышел, оставив Власа один на один с новым соседом. Нет, это был не авторитет, скорее доходяга, и Влас перевел дух: «Буду спать нормально. А этот пусть устраивается как знает».

Тут новый сосед озадачил Власа.

Мир дому сему, сказал он негромко и мягко улыбнулся.

Слушай, братан, резко ответил Влас, спать тебе негде. Вот садись, если хочешь, и он указал жестом на табурет.

Ночной гость тихо и даже несколько изящно прошел мимо Власа и мимо табурета в угол камеры и опустился на корточки, при этом как бы сам себе говоря: «Птицы имеют гнезда, и звери имеют норы, а Сын человеческий не имеет, где преклонить главу».

«Ну и странный сосед мне попался, думал Влас. Какими-то присказками говорит. Уж не свихнулся ли?... А может, он актер бывший? То-то он мне кого-то напоминает. Слушай, а может, это подсадная утка, стукач? Может, из меня хотят дополнительные данные выжать?».

Эй, как тебя там? обратился Влас к соседу. А это что за маскарад? Что они тебя, в крашеную простыню завернули, что ли?

В простыню? сосед улыбнулся. У меня одежда была такая, в которой здесь не положено, а робу ночью искать не стали, вот и выдали мне эту багряницу. Мне ведь до утра только.

«Какую багряницу? Что он мелет? думал Влас. Нет, на стукача этот доходяга не похож. Не стали бы менты такой спектакль закатывать. Смотри-ка, да он босой».

А обувь-то, обувь они зачем с тебя сняли?

Это не они. Это раньше. Меня и привезли сюда без обуви.

А почему тебя не обрили?

Не успели еще. Меня ведь недавно арестовали.

Недавно арестовали и сразу в камеру смертников. Странно все это. Ну да ладно, смягчился Влас, давай знакомиться.

Поднявшись и манерно раскланявшись, Влас представился:

Убийца Влас, собственной персоной. Приговор вышка. А как вас величать, сударь?

Гость, подняв свои большие печальные глаза на Власа, молчал. Тут Влас впервые заметил, что исхудавшее лицо гостя все в ссадинах и кровоподтеках.

«Здорово они его били», подумал Влас и с иронией в голосе обратился к гостю:

Ты что, оглох? Культурные люди при встрече знакомятся. Чего молчишь?

Я, медленно и спокойно проговорил гость, судия.

Это что, кликуха такая?

Нет. Я твой судия, так же спокойно и осмысленно ответил гость.

«Ну, все ясно, подвел мысленный итог Влас, этот парень точно сумасшедший. Теперь понятно, почему его менты не хотят здесь на постоянку прописывать. Наверно, утром в закрытую дурку отвезут. А сюда он, видно, случайно попал или с пересылкой. Ну, о спокойном сне с таким соседом можно и не помышлять. Может, он маньяк какой, кто его знает. Нет, уж лучше совсем не спать».

В какой-то момент Власу стало жалко соседа, ведь больной человек. Но он сразу же осек себя. Ницше учил презирать таких недочеловеков. И все-таки Влас, то ли из жалости, то ли из приличия, то ли потому что все равно спать не хотелось, немного смущенно сказал гостю:

Ну ладно, иди сюда, садись на мои нары, а то ноги-то застудишь, при этом Влас подвинулся на край нар, освобождая место.

Гость послушно встал, подошел и сел, поджав босые ступни под себя.

На Власа напало игривое настроение.

Ну, так что ж ты меня, судить будешь?

Гость после молчаливой паузы удивительно кротким голосом ответил:

Буду.

Прекрасно. Начнем-с. Суд открывается, господа присяжные заседатели. Задавайте вопросы подсудимому.

Влас был уверен, что своим игривым тоном собьет гостя. Но гость вновь поднял печальные глаза на Власа и сказал:

Пожалуйста, расскажите, как все было? И так он просто это сказал, и столько сочувствия было в его глазах, что Власу захотелось сейчас же всё-всё про себя рассказать. Захотелось поплакаться, захотелось, чтобы его хоть этот дурачок пожалел.

И Влас начал рассказывать свою жизнь. Говорил он часа два, пока, наконец, не дошел до тех событий, которые привели его сюда, в камеру смертников.

Ну и встретил я в конце концов настоящих, серьезных заказчиков, рассказывал Влас. Вернее, они сами на меня вышли. Сразу задаток дали большой. Бесплатно выдали хорошее оружие. И дело-то казалось беспроигрышным. Как сейчас помню: подогнал я дворами «жигуленок» к месту операции, оставил его в подворотне. Огляделся никого. Четыре часа утра было, свежо, хорошо на улице. Светало. Вышел я из подворотни. Вот и фирменный магазин на другой стороне улицы, блестят витрины, внутри горит контрольное освещение. А дальше, как в военном училище на стрельбище, встал на колено, гранатомет на плечо, прицелился, спустил курок. Граната прорезала утренний сумрак, и я уже не слышал звона стекла, а только увидел, как все взметнулось на той стороне улицы, и стеклянные витрины заволок желтый дым, а мне в лицо ударила теплая волна воздуха. От этого удара я очнулся, и побежал к машине, и дворами уехал... Ну, в общем, и все. Через месяц меня взяли. Кто-то заложил.

Больше Власу ничего не хотелось рассказывать, да и нужды не было, ведь гость не судья, а всего лишь сумасшедший зэк и ничем не сможет ему помочь. Выслушал, и за то спасибо.

Гость, как бы всматриваясь в душу Власа своим удивительным взором, тихо спросил:

А что же ты про Надежду ничего не рассказал?

Про какую такую Надежду?

Да про ту девушку с собачкой, которую ты встретил в подворотне. Помнишь?

Власу показалось, что его вновь, как тогда у магазина, накрыла взрывная волна. «Откуда он про девчонку-то знает? Про этот мой кошмар?» Власу стало страшно, но он решил не сдаваться и перешел на крик:

Замолчи! Что ты ко мне в душу лезешь!? Я не хочу знать ни про какую девчонку!..

Послушай, прервал Власа гость, не горячись. Ведь ты же не убил ее тогда. Ведь мог же убить, и не убил доброе дело сделал. Так что же ты разволновался?

После этих слов гостя у Власа уже не было сил сопротивляться. Он как-то сразу обмяк, и ему даже показалось, что от этих глаз все равно ничего не скроешь. Тут он подумал: «А может быть, я тоже схожу с ума?».

А ее что, Надей звать? жалостливо простонал Влас.

Надеждой. Так расскажешь про нее?

Расскажу... Влас собрался с силами. Я когда к машине бежал, она мне навстречу из подворотни вышла и сразу все увидела: и горящий магазин, и меня с гранатометом в руках. Мы с ней застыли друг против друга, словно вкопанные. Ее собачонка скулит, к ногам жмется. По правилам мне бы эту девчонку как свидетельницу пришить надо было. У меня ведь в кармане пистолет был. Но что-то дрогнуло в груди, пожалел я ее, не тронул. А ведь она меня, наверное, и сдала потом. Меня ведь по машине вычислили, а машину мою только она могла видеть.

Нет, Влас, она вообще следствию осталась неизвестна и в милицию не обращалась. На тебя другие донесли.

Кто?

Твои заказчики. Это у них заранее все так разработано было.

Cвято-Троицкий монастырь,
Джорданвиль (США)

©   "Русская мысль", Париж:
N 4387, 29 ноября 2001 г.,
N4388, 06 декабря 2001 г.,
N4389, 20 декабря 2001 г.

ПЕРЕЙТИ НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ СЕРВЕРА »»:     ...