Многие западные эксперты и некоторые круги в самой России полагали, что ее внешняя политика могла бы уподобдиться политике Польши или Венгрии: принять правила игры, лояльно войти в европейскую и северо-атлантическую систему; пользоваться кредитами, предоставляемыми Европой и Америкой, обеспечивая кредиторам гарантии безопасности и разумный уровень рентабельности; заложить основы либерализма и капитализма; вступить в европейское и северо-атлантическое сообщества.
В это верилось тем сильнее, что правительство России с 1991 г. провозглашало, что оно выбирает именно этот путь. Если бы был жив Мишле, ему пришлось бы изменить свою формулировку: «Россия это ложь. Это апофеоз лжи и видимости. Вчера она говорила нам: «Я социализм», завтра скажет: «Я капитализм»».
В оправдание новых российских лидеров можно еще раз сказать, что задача была почти невыполнимой. Ленин говорил, что путь к социализму это «не тротуар Невского проспекта». Путь к капитализму то же самое. Десять лет спустя лишь немногие в мире полагают, что Россия ощутимо продвинулась по этому пути.
Тем не менее Россия потребовала себе кресло (или хотя бы откидное сиденье) в большинстве международных экономических и финансовых учреждений, и это требование было удовлетворено. Но в то же время она привела в замешательство своих партнеров нежеланием платить проценты по полученным кредитам, упорным стремлением «реструктурировать» выплату долгов, и даже столь грубыми махинациями, как «дефолт» 1998 года. Впору задуматься, хочет ли она по-прежнему оставаться «членом клуба». Чемпион мира по шахматам Каспаров заметил недавно, что российская внешняя политика основана на страхе. Она эксплуатирует панический страх русского населения перед «чеченцами» (и вообще «черножопыми», «лицами кавказской национальности», грузинами, татарами и т.д.), перед «диким капитализмом» (с другим там и незнакомы), перед «глобализацией» (пустое слово, за которым ничего не стоит). Она эксплуатирует также страхи Запада, двойственные и внутренне противоречивые. Во-первых, Запад испытывает страх перед российским ядерным арсеналом: с одной стороны, тот ветшает, портится и тем самым становится опасным, а с другой модернизируется и совершенствуется. Во-вторых, Запад боится распада столь обширного государства и всеобщей дестабилизации, которую тот может за собой повлечь. Правительство Путина не упускает возможности сыграть на этих двойственных чувствах, напоминая, что русские ракеты никуда не девались, и в то же время неустанно повторяя, что слабость России грозит Западу вполне реальными опасностями (терроризм, ислам, Китай и т.д.).
Одновременно оно все больше вносит в жизнь западного мира тревогу. Путин поочередно наносит визиты в страны, которые были союзниками СССР, в том числе и в такие, которые Америка относит к разряду «государств-изгоев» (Северная Корея, Куба, Иран, Ирак...). Он возобновляет связи с Индией. Он укрепляет добрососедские отношения с КНР, что полностью соответствует интересам этой последней на сегодняшнем этапе развития, ибо Дальний Восток, отторгнутый Россией у Китая в эпоху «навязанных договоров», вполне может обождать, тем более что он и так постепенно заселяется китайцами... И всей этой публике Путин продает оружие.
Поставим здесь точку в описании российской внешней политики. Неизвестно, в каких направлениях она будет развиваться. Попробуем взвесить некоторые возможности. Но здесь мы вступаем в область гипотез, а история учит нас, что они почти всегда опровергаются тем, что происходит в действительности.
20
Как представляется сегодня, у России есть на выбор следующие варианты внешней политики.
1. По-прежнему играть роль международного «возмутителя спокойствия». Не думаю, что этой вредоносной политикой можно чего-то достичь. Но она, конечно, льстит самолюбию российского народа и дает ему иллюзию России «великой державы». Удовлетворение подобных амбиций выше ценится и легче достигается, чем такие конкретные ценности, как благосостояние и правопорядок. В этой стране гордость «за державу» всегда выдвигалась на первое место среди жизненных ценностей. Но Россия перестала быть великой державой. Ни по населению, вымирающему, измученному, едва превосходящему по численности население Японии или германских стран. Ни по экономике, производящей меньше, чем испанская. Ни по состоянию духа: страна пассивно следует за Путиным, но у того нет ничего, кроме бюрократического аппарата. У него нет передаточного звена в виде, например, независимой массовой националистической партии, мощной и полной энтузиазма. Большинство самых блистательных его инициатив увязают в болоте всеобщей инертности. В сети внешнеполитических союзов, которую он пытается восстановить, самое весомое звено КНР, но чересчур весомое. КНР, более сильная и динамичная, стала бы в этом союзе доминирующим элементом, и Россия слишком хорошо это понимает. Не исключено, что сегодняшняя напыщенная риторика Путина служит лишь тому, чтобы лучше подготовиться к серьезному разговору с Соединенными Штатами.
2. Подобная политика могла бы достичь своей цели уравновесить американскую мощь и противостоять ей, как это продолжалось 40 лет, только при условии, что России удастся вступить в союз с Западной Европой. И здесь вновь ключевую роль начинает играть германская политика.
Она играла эту роль при Фридрихе Великом, играла при Бисмарке. Именно германские правые (точнее, рейхсвер) установили в России большевистский режим, защищали его от «белых», поделились с ним в 20-е годы передовыми военными технологиями. Став в 1945 г. страной-победительницей, СССР стер с карты четверть германской территории (передав ее Польше), а еще одну четверть превратил в порабощенную и окруженную колючей проволокой «народную демократию». На протяжении 40 лет СССР неоднократно предлагал Германии сделку: воссоединение взамен на разрыв союзов с Западной Европой и США. Оторвать Германию от Европы, в затем вытеснить из Европы Америку в этом состояли главные усилия советской дипломатии. Если бы она преуспела, СССР стал бы господствовать в Европе, эксплуатировать ее, а его реальная мощь вышла бы далеко за пределы «равновесия страха», обеспечивавшегося ядерным оружием. Однако она не преуспела, хотя порой была близка к цели.
Германия Аденауэра не попалась на этот крючок, сознавая всю мощь СССР и его мировой коммунистической империи. Даже в самые двусмысленные моменты своей «Остполитик» Германия не зашаталась между Востоком и Западом, оставаясь надежным и верным членом своих союзов. Парадоксально, но наибольший соблазн она испытала в эпоху Горбачева. По мнению Ж.-А.Суту (современный французский ученый, специалист в области новейшей истории. Пер.), все та же неуклонная советская политика, облачившись в невинные одежды «общего европейского дома», была на волосок от успеха. Но, быть может, она сумела так приблизиться к успеху как раз потому, что Германия уже почувствовала нарастающую слабость этого потенциального партнера. Для сравнения: французы в 1981 г. примирились с «союзом левых сил», лишь убедившись, что компартия не займет в нем господствующего места.
Германия добилась воссоединения на условиях, которые СССР мог бы сделать более жесткими, если бы сам в тот момент не оказался в столь глубоком кризисе. Сегодня у Путина больше нет такой привлекательной приманки. Взамен он соблазняет Германию перспективой глобального партнерства, в котором Германия играла бы роль лидера. Если Германия клюнет на эту удочку, то Франция, надо полагать, сделает то же самое. Для Германии это стало бы возвратом к своей давней мечте об экспансии на восток, для Франции возвратом к традиции Делькассе (французский министр колоний и иностранных дел, один из основателей Антанты. Пер.). Не будем развивать эти вызывающие тревогу гипотезы. Пока что Путин усаживается на все стулья, которые ему выделяют европейские органы власти. Тем не менее нет никаких определенных признаков того, что эта постепенная инфильтрация может зайти дальше известных пределов.
3. Третий вариант политики хорош тем, что соответствует реальному соотношению сил и правильно понятым интересам России и всего мира. В качестве предварительного условия России следовало бы отказаться от претензий на роль «великой державы», от неоимперских химерических планов в отношении прежних «союзных республик» и от всего сердца принять статус «средней державы». Я понимаю, что нет ничего труднее такого добровольного «обращения». Испания решилась на этот шаг лишь к концу XIX века, Франция лишь после ухода де Голля (да и то не до конца), о Великобритании и этого не скажешь... Быть может, только Германия, раздавленная колоссальной катастрофой, покрытая позором, искреннее всех смирилась со своим новым положением если только не предположить, что пробуждаемые Путиным иллюзии могут смутить ее душевный покой. Самое время и России, пережившей не менее глубокую катастрофу, начать свое обращение.
На что же она может в этом случае рассчитывать?
Увы, перспективы не слишком радужны. Если она согласится «играть по западным правилам», ей, конечно, будет предоставлена помощь, но эта помощь принесет свои плоды далеко не сразу. Со временем Россия оказалась бы, как в 1900 г., в положении бедной, хотя и респектабельной окраины Западной Европы. Она стала бы чем-то вроде Канады по своим просторам, но с экономикой типа южноамериканской. Зато она вернула бы себе свое место в европейской цивилизации, сохранив свой неповторимый дух и, быть может, тот блеск, которым поражала во времена «Русского балета». В российском государстве и обществе всегда были отдельные личности, призывавшие к искренней европеизации, их усилия были бы вознаграждены. Форма ее правления могла бы приблизиться к западным нормам. Ее религиозная жизнь сумела бы в какой-то степени избавиться от подозрительности, от мании враждебного окружения, пойти на сближение с другими христианскими конфессиями.
Пора наконец ответить на вопрос Бешлера: сумеет ли Россия стать одним из полюсов в многополюсном мире? Это отнюдь не очевидно.
Запад в течение последних десяти лет бережно обходился с Россией еще и в силу уверенности, что, пережив нынешнее «смутное время», она вновь станет той величайшей державой, которой оставалась на протяжении трех столетий. Поэтому нужно было стараться не «унижать» ее, мириться с ее капризами, преуменьшать масштаб преступлений, творящихся в Чечне. Кроме того, если смотреть геополитически, то Россия вот уже четыре столетия занимает пространство, являющееся самым «сердцем Евразии». И важно, чтобы эта имеющая первостепенное значение территория контролировалась цивилизацией, все-таки более близкой Европе, чем тюрко-монгольская или китайская.
Но если посмотреть чисто по-человеческ, то кажется маловероятным, чтобы Россия вновь стала величайшей державой. В период между 1763 и 1815 гг. Франция утратила этот статус и никогда впоследствии не сумела его себе вернуть. Не удалось это ни Великобритании после 1918 года, ни Германии после 1945-го... Сегодняшнее состояние России никоим образом не гарантирует, что она будет способна прочно удерживать «сердце Евразии», которое она лишь занимает, но не заполняет. Если, как я надеюсь, она сумеет установить у себя нормальный политический и экономический режим, то скорее проявит тенденцию отойти на свою исконную центральную территорию единственную, которую она в состоянии успешно развивать и эксплуатировать.
Таким образом, как бы парадоксально это ни звучало, Россия сможет стать одним из полюсов в многополюсном мире, к которому стремится Запад, лишь при условии, что она не станет «западной», а будет по-прежнему играть роль великой державы, вымученную, бессмысленную и губительную для нее самой. Но, если и далее развивать эту мысль, мы вступим в область чистой фантазии, и на этом нам лучше остановиться.
