Несомненно, матч между Ботвинником и Бронштейном был особенным по ряду причин. Во-первых, это был первый матч в шахматной истории, когда против чемпиона играл претендент, прошедший долгий и трудный отбор. Во-вторых, Бронштейн был, в общем-то, неожиданным противником для Ботвинника. Думаю, что чемпион скорее ожидал увидеть на сцене, в кресле напротив, Кереса или Смыслова, а перед ним сидел, с его точки зрения, какой-то выскочка, комбинации которого он часто называл просто трюками или выкрутасами. В-третьих, уж слишком разными личностями и шахматистами были Ботвинник и Бронштейн. Хотя Ботвинник был старше претендента почти на 13 лет (разница, к которой мы привыкли: такая же между Карповым и Каспаровым, Каспаровым и Крамником), но в то время казалось, что чемпион старше соперника на вечность. И не мудрено: начало славной карьеры Ботвинника относилось еще к 20-м годам, когда он играл со старой гвардией шахматных мастеров. А в 30-е он сражался с Ласкером, Капабланкой и Алехиным! Понятно, что Бронштейн казался просто мальчиком по сравнению с Ботвинником. Но дело было не только в возрасте. Чемпион рассматривался в шахматах как глыба знаний и науки, на постулаты которого нельзя было замахнуться.
В этом матче все же Ботвинник был уже не тот, который выиграл в 1948 г. мировое первенство. В течение трех лет он не участвовал в соревнованиях, занимался научной работой и был явно растренирован. Можно только удивляться, как он не проиграл этот матч, и поразиться, какой же силой воли надо было обладать, чтобы удержаться в борьбе со столь прекрасно наигранным соперником, каким был в тот период Бронштейн.
И все-таки, вероятно, будь Бронштейн более устремленным к победе, если бы он обошелся без оригинальничанья, которое потом вошло у него в привычку, матч он бы, несомненно, выиграл. Константинопольский рассказывал, что, бывало, они готовились к партии, продумывали всё начиная с первого хода, а потом, выйдя на сцену, Бронштейн начинал партию совсем другим ходом. Зачастую секундант просто хватался за сердце, когда видел, что вместо очевидного хода, ведущего к победе или к спасительной ничьей, Бронштейн избирал какое-нибудь совершенно вычурное продолжение и сам себя загонял в тупик. В дальнейшем Константинопольский всю жизнь оставался с Бронштейном в самых лучших отношениях, но помогать ему в подготовке к соревнованиям избегал на это не хватало даже его невероятного терпения.
Это сейчас пресса, телевидение, интернет подробно рассказывают об участниках матчей, у них берут интервью и т.д. В 1951 г. ничего подобного, естественно, не было. Конечно, были сообщения о партиях матча в газетах, выходил шахматный бюллетень с партиями, в «последних известиях» по радио сообщали о том, как заканчивались партии. Но ажиотажа даже такая скупая информация не могла убавить. Люди, как я уже написал, стреляли лишние билетики перед входом в зал Чайковского.
Матч проходил в один из тяжелейших периодов советской истории. По стране бушевали самые разные кампании, в том числе «борьбы с безродными космополитами». Страна шла к зловещему «делу врачей». Оба участника матча по своему происхождению явно принадлежали к безродным космополитам. Но если Ботвинник давно был признан советской властью и она на него ставила, то Бронштейн был темной лошадкой. А некоторые знали и то, чего подавляющее большинство людей не знало в ту пору, а возможно, не знает и сейчас: в 1941-1948 гг. отец претендента сидел в ГУЛАГе. Когда проходил матч его сына с Ботвинником, Иона Бронштейн приезжал в Москву нелегально со своего 101-го километра. Можно представить, как внимание отца воодушевляло Давида, но и как он за него волновался.
Немногие знали и другое. За три года до матча с Бронштейном, сразу же после завоевания звания чемпиона мира, Ботвинник написал письмо Сталину, в котором благодарил вождя за поддержку создания Государства Израиль. Письмо на долгие десятилетия осело в архивах КГБ... Так что за кулисами этого матча было много сокрытого от глаз шахматного болельщика.
Мне, конечно, повезло. Не думал, не гадал я в далеком детстве, что судьба позволит мне познакомиться с обоими героями матча, бывать у них дома, беседовать на кухне, где они будут угощать меня добрым московским чаем с неизменными бутербродами. В 1974 г. в течение двух летних месяцев я ездил к Ботвиннику домой помогать ему осваивать английский язык: он готовился к поездке в США и Канаду, где должен был встретиться с программистами. С Бронштейном я познакомился еще совсем мальчиком, когда занимался в юношеской шахматной группе у Константинопольского. Он часто заходил в клуб на Гоголевский бульвар на наши занятия. Каждое появление великого шахматиста было праздником. Запомнилось, как он анализировал какие-то позиции из наших партий, как чудодействовал, раскручивая узоры причудливых вариантов. Много позже я ближе познакомился с Бронштейном это было во время первого матча в Москве между Карповым и Каспаровым. Он в то время часто приглашал меня к себе домой, и эти встречи и беседы запомнились на всю жизнь.
