|
Коропкин телевизор не смотрел, радио не слушал, в Интернет не залезал, газет читал мало и всю информацию о происходящем в мире (а чего в нем такого особенного происходило после августа 1991?) черпал главным образом из разговоров по телефону с теми товарищами, которые как-то этим интересовались, предпочитая, чтобы они ему сами докладывали, если случалось что-то «из ряда вынь» (как выражался его дружок Николаев).
А то как ни включишь телевизор, так там либо про разведение цветов в Аквитании, либо про уборку мусора в Бургундии, либо про забастовки в Эльзасе, либо про демонстрации в Париже, либо еще про какую-то мелкую текучку, а разве это события?
(Вот 11 сентября 2001 года это было событие; так про него Коропкин узнал сразу, через полчаса после пробуждения, в четвертом часу дня, его Горбаневская тут же оповестила по телефону. Она, правда, сейчас говорит, что не она и что, наоборот, он ее оповестил, но у него осталось в душе, что она).
Когда-то, очень давно, он был в курсе всех мировых новостей, но после падения коммунизма сильно к этому делу охладел, внутренно согласился с американским философом-публицистом Фрэнсисом Фукуямой, что современная история кончилась, а постсовременная по определению начаться не может, так о чем тут говорить.
Он обернулся в историю, к великим историческим деяниям великих исторических деятелей Сталина, Гитлера и другого крупняка. К делам и дням Молотова, Кагановича, Маленкова, Геббельса, Геринга, Шпеера, Жукова, Микояна, Шахурина, Хрулева, Хрущева, Малышева, Завенягина, Берии, Сахарова (самой интересной фигурой был для Коропкина Берия, а самой любимой Сахаров). Двумя людьми он восхищался Шпеером и Хрулевым (за их прикладной ум, деловитость, полное отсутствие позы и так далее), находясь, однако, в задумчивости, можно ли любить тех, кто обеспечивал победы нацистского и коммунистического оружия на всех фронтах в их борьбе против человечества и его свободы.
После падения коммунизма Коропкин не видел для современного мира никаких особых угроз, и когда покойный Павел Михайлович Толстой лет пять назад стал ему говорить о «мусульманской угрозе», Коропкин его вежливо выслушал, внутренне содрогнулся от того, что несет его нежно любимый друг, и перевел разговор на другую тему.
«Я не согласен с вами, Павел Михайлович, в вашей оценке мусульманской угрозы. Я думаю, это колосс на глиняных ногах, нужный лишь самому себе и непонятно зачем существующий. Они ничего не умеют производить, кроме ковроткацкой продукции. Ислам не дает никакой возможности формировать его приверженцам высокоорганизованные общества по типу европейских и так далее. В чем угроза? На чем они приедут нас завоевывать? И чем?»
«Но ведь их численность стремительно растет, и нашей европейской цивилизации еще придется столкнуться с мусульманской проблемой», толковал милейший Павел Михайлович.
«У нашей цивилизации все козыри, Павел Михайлович, а у них что?»
Однако в начале XXI века мусульманский мир заставил побольше заговорить о себе, и Коропкин тоже иногда задумывался об этом ареале. А тут и случай неожиданно представился поговорить с представителем этого мира (которых во Франции скоро уж будет 10 процентов. Или уже есть?).
Как-то Зинка ему сказала: «А не отвести ли вам, Коропкин, меня в ресторан?»
«Это в какой же?» спросил Коропкин.
«А в итальянский», сказала Зинка.
«Слабó мне. Материальное благосостояние не позволяет», сказал Коропкин.
«Да ну вас. Это же две пиццы и уно меццо-россо (поллитра красного то есть. А.К.). Не больше 25 евро».
«Ну ладно. В порядке исключения можно», сказал Коропкин.
Зинка села на мопед сзади, и Коропкин повез ее по бульвару Сен-Жермен в итальянский ресторан, что около русского книжного магазина «ИМКА-Пресс».
Столики стояли в ряд, люди приходили, как правило, попарно, и их усаживали лицом к лицу за двухместные столики.
Рядом оказались два молодых человека. Коропкин тотчас заказал пиццу-кальцоне себе и пиццу-наполетану Зинке, а также меццо-литро бардолино-новелло (род итальянского божоле-нуво) и пепельницу.
У пареньков по соседству пепельницы не оказалось, и Коропкин предложил им свою. Завязался разговор.
Ну, сперва это был разговор как разговор, а потом оказалось, что один из пареньков марокканец, то есть араб. Учится в Марселе прикладной математике, живет во Франции восемь лет, возраст 26 лет.
«А вы что, молодой человек, вина-то совсем не пьете?» спросил его Коропкин.
«Не пью, кротко сказал тот. Совсем не пью».
«Вы тут восемь лет среди неверных живете. А знаете такую русскую пословицу: с волками жить по волчьи выть?»
Марокканец засмеялся.
«Религия, что ли, запрещает?»
«Ага», сказал марокканец.
«А вы во что верите в религию или собственно в Аллаха?»
«Это как так?» спросил марокканец.
«А может быть, вы не верите ни в то, ни в другое, а верите в обряды и обычаи? Ибо я не вижу связи между верой в Аллаха и непитием вина. Может быть, вам Коран это запрещает?».
«Коран».
«Положим, там есть про вино, но смысл и пафос Корана вообще в другом».
«В чем же, по-вашему?» спросил марокканец.
«На это ответить почти невозможно, поскольку там очень мало конкретных вещей. Это потом вам запретов напридумывали. Но вы мне лучше скажите, как вы относитесь к так называемому исламизму, когда в политических целях используется религия?»
«Вы затронули очень сложный вопрос», сказал, улыбаясь марокканец.
«Послушайте, молодой человек, вам 26 лет, мне 44. Я прожил на 18 лет больше вас, и когда мне было 18 лет, то я про все тоже начинал говорить: это сложный вопрос. Советую вам никогда не начинать фраз так. А то все будут считать вас за примитивного демагога».
«Так вы меня считаете за демагога?» спросил марокканец, и в его глазах что-то сверкнуло.
«Когда вы говорите о «сложных проблемах», я вас считаю таковым. Демагог по-моему, это тот, кто утратил чувство юмора и озаботился судьбами мира. Но ведь вы не таковы?»
Зашла речь и о событиях в Израиле. «Диалог, диалог», повторял марокканец.
«Диалог между кем и кем? спросил Коропкин. Между израильским гражданским обществом, израильским государством и кем? Неорганизованным населением, не имеющим ясных созидательных целей и воспроизводящим террористов, экстремистов и крикунов? Имейте в виду, если ваши мусульманские экстремисты разгуляются не по чину, то на них иудео-христианский мир когда-нибудь найдет управу. У Америки (да и у России) есть средства укоротить ваши аппетиты. Мы вас раздавим, как раздавили когда-то Гитлера, если мусульманский мир будет вести себя как Гитлер. Это я вам гарантирую». (На этой стадии разговора Коропкин, как заметил, наверно, читатель, стал пьянеть).
Много еще о чем поговорили Коропкин и марокканец.
«А вы что, правда, Коропкин, Коран весь прочитали?» спросила Зинка по выходе из ресторана.
«Ну, честно говоря, просмотрел. Там четверть текста повторы, четверть славословия Аллаху, четверть науськивание на неверных и четверть обещание благ для верных. Обнадеживающих моментов я там не нашел, а настораживающих и внушающих тоску сколько угодно».
«Например», сказала Зинка.
«Ну у меня же нет его с собой, Корана. Но, как приеду домой, открою, найду и вам зачитаю по телефону», сказал Коропкин.
Коропкин приехал домой, открыл Коран и, конечно, сразу нашел то, что хотел найти. Ему не давал покоя недавний съезд исламских богословов в Бейруте, где они прокламировали, что камикадзе-самоубийцы, убивающие других людей, самоубийцами не являются (логика, далекая от нашей).
Но если призадуматься, они недалеко ушли от текста их писания, если там в суре 47, называющейся «Магомет» (или «Мухаммад»), параграфе 4 читаем: «А когда вы встретите тех, которые не уверовали, то удар мечом по шее; а когда произведете великое избиение их, то укрепляйте узы» (интересно, между кем и кем?).
И если припомнить параграф 19 из суры 5 («Трапеза»), то можно и сопоставить: «Не веруют те, которые говорят, что Аллах это Мессия, сын Марийам» (т.е. Мессия, Сын Марии; см. также параграф 76, почти дословно это повторяющий. А.К.).
Конечно, в других местах о христианах говорится по-другому. Например, в той же самой суре N5, параграф 73: «...те, которые уверовали, и которые исповедуют иудейство, и сабии, и христиане, кто уверовал в Аллаха и последний день и творил благое, нет страха над ними, и не будут они печальны».
Ну спасибо хоть на этом.
Честертон считал ислам пародией на христианство, учением, адаптированным для кочевников.
Коропкин сказал об этом Зинке. «А вы, Коропкин, чем считаете ислам?» спросила она.
«Явлением, породившим несоразмерное количество недоразумений и продолжающим их порождать», сказал Коропкин и долго-долго молчал.
АНАТОЛИЙ КОПЕЙКИН
Париж
© "Русская мысль", Париж,
N 4396, 14 февраля 2002 г.
... |
|
|
|
|