Надо ли сохранять и пестовать
русскую литературу в эмиграции?

Поводом для настоящих заметок послужило событие в русской диаспоре в Германии, но поднятые вопросы, видимо, злободневны и важны для эмигрантов во всех странах.

В берлинской русской газете "Европа-Экспресс" появилось интервью с известным немецким литератором или, как он сам считает, российским германистом с поэтом и эссеистом Вольдемаром Вебером. Немец по крови, по месту рождения сибиряк, а для наших литераторов москвич, он уже несколько лет живет в Германии. В России Вебер занимался переводами немецкой и нидерландской поэзии, вел семинар в Литературном институте, а уехав из страны, издавал в Мюнхене "Русско-немецкую газету", в то время как его книги по-прежнему выходили в Москве.

Мы с Вебером прежде, кажется, сходились во взглядах, однако нынешнее интервью вдруг вызвало возражения. Может быть, вся разница заключалась в том, что он, немец, говорил уже как гражданин Германии, а я читал его выступление как русский литератор.

Речь в интервью шла совсем не о том, как пишется писателю-эмигранту, а о невозможности, а то и ненужности сохранения и пестования в условиях эмиграции русской эмигрантской литературы (русской потому что в первую очередь на ней воспитаны эмигранты из бывшего Союза и еще потому, что неприлично в разговоре с просвещенными людьми употреблять ублюдочное слово "русскоязычный" что, кстати, отметил и Вебер) и еще, в частности, о том, как переводить рифмованные стихи, переводить ли их вообще.

Опытнейший переводчик, Вебер вдруг заявил, что "стал мрачно смотреть на возможность адекватного перевода классического стиха. Рифма и ритм заставляют постоянно говорить не то". Между тем известно обратное: при переводе рифмованных стихов гораздо легче добиться близости к оригиналу, нежели в случае белого стиха и верлибра. Здесь действуют те же законы, которым подчинено сочинение оригинальных стихотворений.

Русские поэты знают, что куда труднее написать хорошее стихотворение белым, а тем более свободным стихом, нежели таким, где строго соблюдены и рифмы, и размер. Кажущаяся легкость письма белым стихом дурна тем, что не вынуждает искать нетривиальных решений. Рифма вовсе не заставляет "говорить не то", а помогает разглядеть ажурные мостики между далекими на первый взгляд смыслами, подсказывает парадоксальные решения, которые потом, при чтении, оказываются единственно верными. Точно таким же образом она и перевод не только не затрудняет, а помогает переводчику. Не смею говорить за других, но мне всегда легче было переводить рифмованные произведения, и тут иной раз случались странные вещи, когда авторы, которых я переводил, замечали в готовом переводе большую близость к исходному тексту, чем в подстрочнике. Суть, видимо, в том, что только поэт может угадать оставшееся между строк, почувствовать ход мысли другого, переводимого им поэта,

Вебера, однако, беспокоит не одна только техника перевода. "Вот, говорит он, мы создали миф о потрясающей школе советского перевода поэзии. И мол, больше нигде так не переводили. (...) Это правда, везде, кроме России, разучились так лихо рифмовать, как Тарковский и Липкин (по 200 строк в день каких-нибудь восточных, монгольских или башкирских поэтов на-гора), в западных литературах так, конечно, не халтурили, но и на французах и испанцах зарабатывали деньги, гнали строку. Поэтому я предпочитаю честный подстрочник, художественный подстрочник, я из него все пойму, домыслю и рифму, и ритм, и энергию почувствую". И через абзац восклицает: "Не доверяйте литературным хулиганам!"

В действительности же рифмовать везде, кроме России, вовсе не разучились, а и прежде особенно не могли, и в силу самых уважительных обстоятельств. Дело тут не в ловкости российских рифмоплетов, а в особенностях языка. Можно смело утверждать, что на русский можно адекватно перевести поэтическое произведение, написанное на любом европейском языке (ограничиваю, не представляя себе особенностей японской, китайской и еще какой-нибудь экзотической для нас речи), зато перевод русской поэзии в большинстве случаев весьма проблематичен, если возможен вообще. Недаром же Пушкин как поэт мало известен в западном мире, превозносящем Толстого, Достоевского, Чехова... Западные языки не обладают такими же, как у русского, возможностями рифмовки и инверсии, разнообразием ритмики, такой гибкостью. Французский? Но в нем ударение фиксировано на последнем слоге и попробуйте-ка обойтись в работе одними лишь мужскими рифмами! Появление во французской поэзии верлибра отнюдь не случайность, а единственно возможный выход из положения. И если сейчас русские молодые поэты тяготеют к свободному стиху, будто бы выходя таким образом на некий мировой уровень, то нелишне напомнить им, что верлибр появился за рубежом вовсе не как изыск, а по бедности, из-за недостатка в языке изобразительных средств. Прочие языки или бедны суффиксами и окончаниями, то есть, в конечном счете, рифмами, или чересчур требовательны к порядку слов в предложении, или опять-таки скованы фиксацией ударений и так далее. Пожалуй, лишь немецкий ближе всего к русскому языку по возможностям стихосложения, но и он проигрывает из-за громоздкости конструкций и многих других особенностей, говорить о которых здесь нет ни времени, ни места.

Что же до литературного хулиганства, то не стоит спешить с обвинениями. Вряд ли грешно "гнать строку", работая по заказу над заведомо графоманскими текстами, но никто не делал этого, работая с образцами подлинной поэзии. Теперь нечего и вспоминать о самопальных поделках тех самых "восточных, монгольских или башкирских" авторов, которые исчезли в один момент с советским рынком переводов: если где-то и выжил десяток-другой подписанных их именами стихотворений, то это, скорее всего, собственные произведения переводчиков, выданные последними за переводы (что греха таить, случалось и такое). Миф же если и был создан, то не о русской школе, а о множестве талантливых поэтов малых народностей. Попробуйте-ка, почитайте их в оригиналах или в подстрочниках и комментариев не потребуется.

Все это, однако, только присказка, в самой же сказке будет говориться о чем-то другом о том, стоит ли эмигрантам стараться сохранить принесенное с собою на чужбину умственное и нравственное достояние, то есть родную речь и литературу? По мнению Вебера, такие попытки тщетны, так как Германия "при всей ее терпимости все же требует интеграции, и поэтому создание маленьких островков русской культуры может иметь значение лишь для этих островков, но не для мира русской культуры от Бреста до Владивостока. Это не значит, что здесь не может возникнуть гениальное русское литературное произведение, но не нужно оправдывать свой переезд сюда мотивами развития русской культуры и так далее. Это такая гордыня!" Что ж, интеграция в данном случае вещь необходимая, это, пожалуй, даже одно из условий сохранения собственной культуры, только не следует путать ее с ассимиляцией: она предполагает взаимный обмен культурами, а не безоглядное погружение в новую из них. А островки... Островки в свое время сделали многое. Одним из них был в 20-е годы как раз Берлин, приютивший спасавшихся от большевиков философов и писателей. Здесь не только были созданы гениальные произведения (все русские романы Набокова написаны в Берлине), но и сохранены какие-то частички русской культуры вообще, сохранены для мира от Бреста до Владивостока, Токио, Бостона далее везде.

Язык изменяется во времени вместе с обществом. В России первый удар ему нанесла революция 1917 года. К счастью, тогда влияние малограмотного пролетариата не распространилось за границы страны. Первая волна русской эмиграции сохранила для нас чистейший русский язык, сохранила, оттого что была аристократична и интеллигентна. Если не ошибаюсь, это мысль С.Аверинцева: носители культуры родовая аристократия и крестьянство; в наше время, по уничтожении их, эту роль может сыграть только интеллигенция. Активными же хранителями языка могут выступить только литераторы, оттого и особенно важна их роль в диаспорах, оттого и особенно важна их роль теперь, когда в России на язык обрушился второй удар, нанесенный частью населения, до сих пор знавшей свое место на черных, подсобных работах, не требующих знания хотя бы одного лишь алфавита, а то и вовсе в тюрьмах; теперь эта низкая часть толпы, выйдя на свет, разбогатев там, но не просветившись, претендует

Или нам надо раствориться в чужой среде без остатка, не передав ей да и для себя позабыв родную речь и великую литературу?

Вебер говорит: "Пока что мы в Германии и живем в ауре немецкой культуры. Жить вне ее бессмысленно. И, простите, цинично". Что ж, может быть, и цинично было со стороны Набокова жить вне этой ауры, но лишь благодаря такому цинизму русская культура обогатилась его романами и его несравненным стилем. Сам Набоков писал: "...за пятнадцать лет жизни в Германии я (...) не прочел ни одной немецкой газеты или книги и никогда не чувствовал ни малейшего неудобства от незнания немецкого языка". Эти полтора десятилетия прошли для него как раз на таком, вполне обитаемом островке родной культуры, о каком говорит теперь Вебер, а окажись он тогда за береговой чертой и не оставил бы следа ни в русской, ни в английской литературах: сегодня же не семь городов претендуют на родство с ним, как это было в незапамятные времена с Гомером, а две великих державы.

"А в больших газетах, продолжает тут же Вебер свою мысль о бытии вне ауры приютившей нас страны, такая обстановка способствует провинциализму стиля статей, вторичности этих газет. Между тем это должны быть газеты немецкие, но издающиеся на русском языке. И дух в них должен быть немецкий. Тогда они выживут, и не будет химеры сохранения русской культуры". Наверно, какие-то претензии можно предъявить и к "Русской мысли", но никому не придет в голову обвинить ее в провинциализме. А ведь это отнюдь не французская газета, выходящая на русском языке, а русская, родная безо всяких примесей и без чуждого духа. Да и "Новое русское слово" не назовешь американским. Так чем же не повезло нам, живущим в Германии? Лучше, я думаю, оставаться самими собою, не хитря. Нас если что и вывезет, то не приспособленчество, а талант. За нашими спинами славная культура. Что же до того, какой дух проявится в наших изданиях... Вот душу бы вложить.

ВАДИМ ФАДИН

Берлин

©   "Русская мысль", Париж,
N 4399, 07 марта 2002 г.

ПЕРЕЙТИ НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ СЕРВЕРА »»:     ...