Инок Всеволод (Филипьев)
Поэзия бронзового века... или
О будущем православия

Стихотворения и песни в прозе

От автора

Недавно к нам в Джорданвиль (для тех, кто не знает, поясню: Джорданвиль это лавра русского церковного зарубежья в Америке; около Джорданвиля, к примеру, имеют свои загородные дома Ростропович и Вишневская, Максим Шостакович, а также живет довольно много православных русских и американцев) приезжал на паломничество бывший таллинский диссидент Владимир Котельников. И вот Володя вспомнил, что композитор Рыбников еще в те тяжелые, но незабываемые доперестроечные времена говорил ему, что готовится писать главную духовную музыку ХХ века.

«Так он и не написал, грустно заключил Володя, а потом добавил: А знаете, отец Всеволод, будущее православия будет темно, если в ближайшее время у нас не появится настоящая православная культура, и даже не столько культура, но, как я бы сказал, контркультура: живопись, кино, музыка, литература, поэзия. Это необходимо, потому что людям нужны мосты, связующие их жизнь с религией. Сразу святых отцов современные люди, к сожалению, читать не способны. Нужно говорить с людьми, а особенно с молодежью понятно, но говорить так, чтобы не принижать православия. Сможете?» и он, улыбаясь, вопросительно посмотрел на меня, правда, без особой надежды...

Поскольку из всех жанров искусства, перечисленных Владимиром, мне ближе всего поэзия, то и обратимся к ней.

Современный вариант альтернативной поэзии молодежная контркультура (поп-культуру мы в расчет не берем). Если ознакомиться с текстами рок-песен, то станет ясно, что о классической форме и правильной рифме их авторы мало заботились. И все-таки это настоящая поэзия, хотя и со знаком минус по своему содержанию. Поэзия рок-культуры поразительно близка творчеству Арсения Тарковского, Бродского и других поэтов ХХ века. Все это «бронзовый век» русской поэзии.

Теперь поставим вопрос: можно ли православному автору говорить с молодежью и другими представителями контркультуры на их же языке?

Когда святитель Филарет Московский отвечал Пушкину стихами, то он избрал общеупотребительный тогда поэтический слог. Это было естественно. Никто не упрекнул святителя за то, что он не ответил поэту цитатами из Псалтири.

И в наше время, обращаясь к носителям контркультуры, не стоит ли говорить на их языке? Конечно, при этом не отступая от богооткровенных истин. Хотелось бы вместе с читателем вспомнить о золотом веке святоотеческой письменности (IV в. от Р.Х.). Отцы Церкви в то время, ценя внешнюю форму классических произведений языческой культуры, противостояли этой культуре в области словесного искусства и превзошли античных авторов, используя зачастую заимствованные у них же литературные формы.

Между прочим, многие из святых отцов той эпохи, как и последующих, были замечательными поэтами (например, святитель Григорий Богослов, преподобный Иоанн Дамаскин, а из русских святитель Филарет Московский).

Наше время, как и всякая эпоха, требует осмысления нестареющего наследия православия в свете современной культуры. Не нужно только путать cекулярное «окультуривание» христианства с подлинной христианизацией культуры, с воцерковлением искусства. Такие христианизация и воцерковление заповеданы нам отцами золотого века церковной письменности.

Попытка говорить о христианстве языком контркультуры сделана в предлагаемых ниже сочинениях. Попытка есть попытка, потому прошу читателя не судить меня строго.

День рождения

Если ты идешь по лесу и птицы молчат, если снайпер в черной маске следит за тобой, если раны смертельные кровоточат, если ты бежишь навстречу сухим ветрам, то знай, ты обрел дорогу, ведущую в храм.

Если ты не смеешься, когда всем смешно, а когда воют волки, поешь псалмы, если ты не боишься своего палача, знай, ты обрел дорогу, ведущую в рай.

Я желаю тебе никогда не вдыхать дым костра, на котором воины жарят еду. Я желаю тебе не нарушить обеты за час до рассвета, не отречься от Света из страха расплаты. Я желаю тебе не услышать крик петуха, третий крик петуха, не лелеять мечту, что руки омоет вода. Иначе будешь не рад, обретя дорогу, ведущую в ад.

А пока еще вечер... и часы бьют двенадцать, старые часы над камином в гостиной, кремлевские куранты на Спасской башне, песочные часы на выжженной пашне, игрушечные часики на руке чьей-то дочки.

Слышишь шаги?... Пришли за тобой. Сейчас ты родишься. Сосредоточься. Пожалуйста, не спеши.

Помни: только две дороги, только две. Две дороги для одной души, для твоей души.

Ну... дыши.

Утерянный рай

Пейзаж в нежно-зеленом

Вставая утром и открывая шторы, поднимаясь с ложа и глядя в окно, я крещусь и вижу картину одну и ту же: храм и дом на зеленом лугу, на нежно-зеленом; храм и дом, храм и дом на лугу под древним могучим кленом.

Потом я вживаюсь в день: размениваюсь и лгу, осуждаю, горжусь, спешу, суечусь, говорю, бегу, отдыхаю, ленюсь, хандрю...

Возвращаются стрелки часов на восток. На восток возвращаются стрелки. И стрелки покидают свой пост у ворот. Возвращаются стрелки. Падает занавес дня, словно седло на коня. И я отправляюсь к себе по своим же следам на песке, по остывшей золе, по холодной росе, по асфальту шоссе, по проточной воде возвращаюсь к себе.

На закате звезды, именуемой солнцем, на закате звезды я крещусь перед сном и смотрю в окно, я крещусь перед сном и вижу картину одну и ту же: храм и дом на зеленом лугу, на нежно-зеленом; храм и дом, храм и дом на лугу под древним могучим кленом.

Умирая, я понимаю... Нет, простите. Засыпая, я понимаю, что видел картину рая ту самую тишину на зеленом лугу, на нежно-зеленом, под древним могучим кленом тишину в нежно-зеленом.

Вопрошаю себя: что заставляло, что принуждало меня ежедневно искать суету, ежедневно (!), ежедневно седлать коня и удаляться все дальше от дома, и храма, и клена на нежно-зеленом, на вечно-зеленом лугу?

Купель

Голодная жара и жаркий голод дышат тебе в лицо. Страшно. Страшный звон бубенцов. Страшно. Страшный зов морских бубенцов.

Погребальный саван. Черные тюльпаны. Рухнувшие планы. Липкий воздух. Затухающий вздох погибающего экипажа подводной лодки, уходящей под воду. Голодная жара заглядывает в глаза. Страшно. Страшный зов морских бубенцов...

А если родиться снова, а если свыше родиться, а если в купели креститься водою и Духом? А ели зеленые разве не к небу нам путь указуют? А дождь, освежая, разве не с неба нисходит? А мы одиноко блуждаем по стогнам безбожной пустыни, а в храме идет литургия, а в храме встречают Мессию. Сегодня. Сегодня и вечно.

Проснемся. Станем, как свечи вселенской святой литургии. И наконец вернемся к цветущим садам Мессии. Сегодня. Сегодня и вечно.

Памятник поэзии
«бронзового века»

Поэтам контркультуры
советского и постсоветского времени
посвящается с надеждой...

Следи за собой. Будь осторожен. Следи за собой...
Виктор Цой

Бронза сплав меди и олова это мы служители слова, изящного слова второй половины двадцатого начала двадцать первого века, певцы современной словесности, провозвестники неизвестности.

Отшумела пушкинская золотая осень. Царская осень сонеты отпела. Отзвенело серебро зимы Гумилева. Белая зима расстреляна и отпета.

И вот мы пришли в эти земли, и вот мы вошли. Когда мы пришли в эти земли, никто о нас не узнал. Мы с болью вошли в эти земли, как в сердце входит кинжал. И вот мы прошли эти земли, и вот мы прожгли эти земли, будто пламя прожгло металл.

На исходе весеннего дня, на излете столетия, мы ложимся лучами солнца на красную глину дороги, мы раскидываем руки души в бронзовом мареве вечера. Нам чужд Боттичелли. Нас влечет к себе матовость бронзы. Мы герои полотен Бронзано, но внутри нас кипение олова.

И мы платим за каждое слово, жизнью платим за каждое слово, только платим по-разному. Слова-то у нас одинаковые, но цели и смыслы разные. Только платья у нас одинаковые, а кресты нательные разные.

Нам заповедано быть осторожными. Ну а мы идем дорогами сложными, лугами некошеными, усадьбами брошенными, мимо мраморных статуй, по заросшим аллеям, под дождем стекленея. И в бронзовых кубках в дымящихся кубках весны, в бронзовых кубках несем свое слово горячий сплав меди и олова.

Часто писали мы грязно; как жили, так и писали. Покаемся. Часто мы были несчастны и очень часто нечестны, ненавидели ложь и лгали. Покаемся. Во сне мы часто летали в заморские дали, а сны обрывались... Мы перемен ожидали, но не все их дождались, не все мы до них дожили. Немногие к храму вышли, но все о храме мечтали.

И вот мы уходим с земли, как уходят за горы дожди. И вот мы уходим. Наш уход никто не заметит, кроме тех, кто убийц оплатит. Наш уход никто не оплачет. Лишь причастный тайнам ребенок заплачет, и окликнешь нас Ты, Господи. Негромко окликнешь... И вот мы уходим к Тебе. Куда нам еще идти? Мы уходим к Тебе. Помоги нам дойти.

Мы поэзии бронзовый век. Страшный урок преподали мы и другим, и себе. Наши гитары сломаны, в наших чернильницах кровь. К земле мы крепко прикованы, не к небу, а к черной земле. Машина в кювете взорванная это один из нас. Связки от крика порванные и этот один из нас. Но каждый из нас надеется. Срок еще не истек. Бронза в сердцах наших греется. Дойти помоги нам Бог!

О, если бы песни наши стали не медью и оловом, а бронзой небесной Чаши, медом духовным новым... Настоятель кладбищенской церкви благословит крестом. Хорошо умирать на Пасху, ну а мы Великим Постом. Медоточно звучит Псалтирь. Цвета бронзы епитрахиль. Здесь все точно.

Ну а дальше-то что, а дальше? Что за далью медовых лет? Там оклады икон из бронзы, и церквей ограды из бронзы, и живая листва березы, а еще снегосветлые росы на паперти русых полей... Только бронзу души своей в Божьем храме согрей.

Свято-Троицкий монастырь

Джорданвиль, 2002

©   "Русская мысль", Париж,
N 4423, 19 сентября 2002 г.

ПЕРЕЙТИ НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ СЕРВЕРА »»:  ...