Интернет-версия публикации в 2-х частях. [ Начало: часть 1 / 2 ]
Книга Ива Жантийома-Кутырина «Мой дядя Ваня», выпущенная в прошлом году издательством московского Сретенского монастыря в сотрудничестве с Российским фондом культуры, родилась на грани трех миров дореволюционной России, русской эмиграции 1920-х и Франции. Кроме переведенных с французского воспоминаний Ива Жантийома-Кутырина об И.С.Шмелеве, в нее вошли 52 шмелевских письма к внучатому племяннику, крестнику и наследнику.
Иван Сергеевич Шмелев (1873-1950), получивший широкую писательскую известность и признание еще до революции, потерял в советской России всё и вынужден был уехать за границу в Германию, затем во Францию. Для этого коренного русского человека и несчастного отца вынужденная эмиграция стала непрерывным страданием, постоянной памятью о расстрелянном в России единственном сыне-офицере Сергее, поверившем обещаниям большевиков и пошедшем в Крыму регистрироваться. Этого болезненного мальчика супруги Шмелевы вымолили, выходили, вырастили, и вот его хладнокровно обманули и убили вместе с десятками тысяч сдавшихся офицеров и солдат врангелевской армии. Потом Иван Шмелев посвятил свое знаменитое «Солнце мертвых», «книгу страшную», памяти Сережи: «Вот итог жизни русского писателя. Отнято все. Не у меня одного. Терплю. Но от своих особ<енно> горька неправда».
Шмелев жил этой больной памятью, великим горем и обостренной любовью к близким, к ждавшему его в Париже маленькому Иву, внучатому племяннику и крестнику. Из трогательных и поэтичных писем к ребенку-французу растет его позднее творчество, которое мы привычно именуем эмигрантским, но которое на самом деле было вечным бегством в какую-то свою Россию, минутным забвением, спасением от мучений немолодого изгнанника, ненавидевшего свою новенькую чистенькую парижскую клетку: «Страшен Париж, душу придавил после отсвета России». В его письмах все время трогательно-любовно говорится об Ивушке: «Он облегчает мне одиночество, скит мой. И всегда тоже безвопросный, тихий. Сегодня играл мне на пианино "Лун<ную> сонату", и я дремал. Хороший он, старается, только "немой". Слов не любит, не может сказать смущается, не в характере». Этот очень серьезный мальчик стал для Ивана и Ольги Шмелевых вторым сыном.
Ив Жантийом-Кутырин родился 4 января 1920 г. в Париже. Мать его, Юлия Александровна Кутырина (1891-1979), племянница Ольги Александровны Шмелевой (1875-1936), жены писателя, артистка, сказительница. Отец Рене Андре Эдмон Жантийом (1884-1954), католик, воспитанник иезуитов, учитель русского языка, впоследствии французский дипломат. Родители вскоре разошлись, и мальчик остался с матерью. Он был крещен по православному обряду и получил православное имя Ивистион.
Его крестным отцом стал Иван Сергеевич Шмелев. Так маленький полуфранцуз вошел в семью великого русского писателя. А это означало медленное, вдумчивое вхождение в другую культуру, другую религию и нравственность, другой язык: «Любит меня и начинает узнавать своего дядь-Ваню писателя, читает и раскрывает глаза на наш мир».
Окончив лицей Бюффона, затем Сорбонну, Ив Жантийом-Кутырин получил в 1956 г. диплом математика и лицензию преподавателя русского языка. В 1979 г. защитил докторскую диссертацию по лингвистике. Заслуженный профессор Безансонского университета, он много лет читал курсы лекций в высших учебных заведениях Парижа, Безансона, Нанси. Преподавал математику в средних учебных заведениях Франции и русский язык для ученых в Центре научных исследований. Офицер ордена «Академических пальм». Ив Жантийом-Кутырин и его жена Серена живут в Безансоне.
В апреле 2000 г. Ив Жантийом-Кутырин после долгих переговоров передал Российскому фонду культуры огромный уникальный архив Ивана Шмелева, а в мае прошлого года выполнил волю «дяди Вани» способствовал перенесению праха Ивана и Ольги Шмелевых на Родину, в некрополь Донского монастыря в Москве, где сохранилось семейное захоронение Шмелевых.
Прах выдающегося писателя упокоился рядом с родными могилами на старом русском кладбище. Шмелев обо всем этом думал, этого хотел, писал пророчески: «Ну, какие мои заслуги, и какие почести мне нужны?! Одно: похоронить меня на Родине в Донском монастыре, в Москве, где погребен отец мой, стерли его могилу нечестивые. И еще перенести прах моей Оли и похоронить вместе со мной, в одной могилке. Вот какие почести мне нужны. И чисто и любовно издать для России мои книги». Все сбылось, воля писателя выполнена.
Ив Жантийом-Кутырин участвовал во всех этих событиях, видел, что восстанавливается историческая справедливость, выполняется предсмертная воля его «дяди Вани», великого русского писателя и замечательного человека Ивана Сергеевича Шмелева. Новые, впервые здесь публикующиеся воспоминания внучатого племянника о своем замечательном дяде достойный вклад в дело объединения и возрождения нашей духовной культуры. И написаны они, в отличие от уже вышедших в книге «Мой дядя Ваня», по-русски. Именно Иву Жантийому-Кутырину были сказаны вещие слова Ивана Шмелева: «Один из признаков доброй культуры благодарность... Помни мои слова: придет время, и все станут на место, которое им свойственно».
В.С.
У Шмелевых я жил в Севре, когда учился в Севрском лицее.
Сперва, когда Шмелевы снимали квартиру у Карповых1 (Федор Карпов бывший купец). Там тоже жила некоторое время моя мама Юлия Александровна Кутырина. У Карповых была няня Груша, она стряпала на кухне вместе с другой приживалкой Марфушей. Няня Груша вдохновила дядю Ваню написать «Няню из Москвы»2. Он часто ее слушал и наблюдал за всем. У Карповых было два сына: Давид (Додик) и Адик, и дочь Маруся, а еще какая-то молодая родственница. Соблюдали все русские обычаи. Ездили в церковь регулярно, на Сергиевское подворье и в другие церкви. Справляли Пасху и вообще праздники, как полагалось. На Рождество устраивали большую елку. Приглашали детей.
Вокруг двухэтажного дома был большой сад и огород, а недалеко лесок, куда иногда ходили гулять.
Вспоминаю, очень переживали похищение Кутепова3.
Но, конечно, было тесно, и впоследствии переселились на «rue des Rossignols» особняк, большой сад, оставались там полгода и летом отправлялись в Ланды. Первый год в Оссегоре, куда их пригласил русский скульптор Бурчак, жена его француженка, тоже скульпторша, не говорившая по-русски (перед смертью Бурчак говорил жене что-то по-русски, и она не могла понять это было драмой для нее).
Бурчаки жили в прекрасной вилле на берегу озера. Шмелевы нашли себе дачу ближе к центру городка, тоже недалеко от озера. Помню, там росли фиговое дерево и мимоза. В эту эпоху Оссегор был еще маленькой рыбацкой деревушкой, окруженной сосновым лесом с узенькими тропинками для эксплуатации смолы, по которым ходили только смолокуры. Иногда мы пробирались на дикий океан. Надо было знать ходы. На берег выбрасывало всякую всячину: бревна, куски лодок, поплавки для сетей, бутылки, водоросли. Раз Бурчаки нашли даже ящик с шампанским. Супруга Бурчака собирала на песке обтесанные водой куски дерева и видела в них странную скульптуру, натуральную, дополняла ее лицом, рукой и ногой из глины, и получалась очень оригинальная фигурка, как бы обветренная.
Помню, раз мы заблудились в лесу, и дядя Ваня своей палкой пробивал путь через колючки. В озере купались, так как в океане очень было опасно. Озеро, связанное с океаном каналом, наполнялось приливом. Между лесом и океаном пустынные песчаные дюны с дикой гвоздикой и разными пахучими травами.
Впоследствии Шмелевы переехали на окраину Капбретона, наняли маленькую одноэтажную деревянную дачу среди поля виллу «Alouette» («Жаворонок»), я бегал по этому полю в красной шапочке от солнца, которую мне сшила тетя Оля. Вообще она меня одевала, обувала, вязала кофточки. Был у нас сосед Darigad, росла у него высокая кукуруза. Я раз даже потерялся в кукурузе и выбрался где-то далеко.
Дядя Ваня любил заниматься огородом. Он сажал всегда огурцы, иногда дыни и помидоры. Сам опылял огурцы. Сажал тоже цветы: настурцию, повилику, бархотки, резеду и душистый горошек.
Он меня возил на велосипеде. Пристроили седло между ним и рулем на раме. Ездили далеко, в Vieux Boucau, Soustons, Seignoss, Soorts, собирали ежевику. Тетя Оля варила варенье. Осенью собирали рыжики, маслята по окраинам соснового леса, белые под дубами, иногда попадались лисички. Сушили белые, солили рыжики на зиму. Дядя Ваня говорил, что знает «грибное слово», и когда он якобы его произносил, мы попадали на грибное эльдорадо. Позже мы познакомились с другими местными грибами песочный гриб (champignon des sables, по-научному tricholome equestre) и couleruelle (lepiotre йlevee) в виде высокого зонтика. Остерегались поганок. В лесу искали избушку Бабы Яги, но так и не нашли. Белые сушили на зиму, а рыжики солили.
------------------------------------------------------------
ПРИМЕЧАНИЯ 1 Карповы Федор Геннадиевич (1874-1937) и Маргарита Давыдовна (1880-1935), их сыновья Давыд (1906-1973), инженер, и Андрей (1902-1937), банковский служащий, дочь Мария (1910-1999) и «молодая родственница» Мария Николаевна Ненарокова (род. 1908). 2 Этот роман Шмелев писал в 1932-1933 гг. 3 Генерал А.П.Кутепов (1882-1930), один из вождей белого движения, был похищен чекистами в Париже и убит.
получивший широкую писательскую известность и признание еще до революции, потерял в советской России всё и вынужден был уехать за границу в Германию, затем во Францию. Для этого коренного русского человека и несчастного отца вынужденная эмиграция стала непрерывным страданием, постоянной памятью о расстрелянном в России единственном сыне-офицере Сергее, поверившем обещаниям большевиков и пошедшем в Крыму регистрироваться. Этого болезненного мальчика супруги Шмелевы вымолили, выходили, вырастили, и вот его хладнокровно обманули и убили вместе с десятками тысяч сдавшихся офицеров и солдат врангелевской армии. Потом Иван Шмелев посвятил свое знаменитое «Солнце мертвых», «книгу страшную», памяти Сережи: «Вот итог жизни русского писателя. Отнято все. Не у меня одного. Терплю. Но от своих особ<енно> горька неправда».