|
Лекция, прочитанная на семинаре
в Свободном университете «Русской мысли» (Москва, 17 июня 1999 г.) |
Все Средние века время от времени жила тревога, как бы искусство не стало языческим. Она зазвучала громогласно с приходом Кальвина.
Относительно статуса божественных изображений этот крупный мыслитель всего лишь перенял классические аргументы христианского иконоборчества: "не делай себе изображения". В самом деле, на славу Божию возводится хула утверждением, что она переносится на эти недостойные подделки идолопоклонников. Кальвин продолжает дело Лактанция, Евсевия и др. Вопреки утверждениям Григория Великого, Кальвин заявил, что изображения не поучительны, Бог поучает лишь Самим Собою, т.е. Своим словом. Лень пастырей приводит к тому, что Слово Божие не объясняют неграмотным. В храме не должно быть ничего, дабы "величие Божие, слишком высокое для человеческого зрения, не растлевалось призраками, не имеющими с ним ничего общего". Однако оригинальность кальвинизма проявляется в двух других чертах. Божественное присутствие в мире теряется из виду. Старый средневековый космос, полный соотношений и аналогий, десакрализован. Небо и земля стали обезлюдевшим, нейтральным театром, на сцене которого отдельная личность может, заручившись благодатью, на своем "живом опыте" чувствовать Бога, Каким Он явлен в слове. Бог и я. Кроме того, запретив изображения в церкви, Кальвин не отказался от искусства. Уметь живописать и ваять дары Божии. Кальвин лишь требует хранить их употребление "в чистоте и законности, чтобы то, что Бог дал людям ради славы Своей и их блага, не было извращено и растлено беспорядочным злоупотреблением". Таким образом, Кальвин сохранил свойственное Фоме Аквинскому уважение к хорошо выполняемому человеческому труду, творящемуся soli deo Gloria ("Наставление в христианской вере", кн.1, гл.11).
В своем иконоборчестве его ученики игнорировали эту черту. Конец XVI века ознаменовался широкомасштабным уничтожением произведений искусства. Это уничтожение происходило во второй раз в истории христианства и именем христианства. Еще раз повторим: эта религия содержит в себе столько же разрушительных, сколько и созидательных потенций. Только во Франции шайки гугенотов взорвали 27 кафедральных соборов, уничтожили огромную часть средневековой скульптуры и почти всю живопись. Следует прибавить еще влияние янсенизма, скрытого врага не только божественных изображений, ассоциируемых с суеверием, но и самого искусства, янсенизма, скованного аскетизмом, ужасом плоти, подозрительностью к легендам античности, ходящим на грани неприличия и бесчестия. Янсенизм опустошал церкви, бил витражи, вносил тоску в частные дома. Чего не делала голландская живопись, украшая стены картинами, воспевающими вещи, рыб, пивные бокалы, лимоны, создающими апологию богатой и свободной семейной и общественной жизни. И так как все это хвала Творцу и дело благодати, эти картины наполнены стихийный сакральностью, которая всходит в них, как соки по стволу дерева.
Известно, что Тридентский собор отверг кальвинистские взгляды и что Католическая Церковь ответила на великий протестантский вызов наводнением изображений, не лишив себя, в согласии с письмом Григория Великого Серену, никаких средств, воспламеняющих набожность, трогающих сердца, ослепляющих зрение. Никогда более ресурсы древнего мира не были так мобилизованы, чтобы увеличить славу искусству и мирского, и священного. В этом "кафолическом" приятии всего, что существует, и в своем отношении к протестантизму, который бесполезно и тщетно увечит священное искусство, "католицизм" осознает себя.
Таким образом, в начале XVII века был некий чрезвычайно благодатный момент, когда две части западнохристианского мира, отныне разделенные, соперничали в плодотворности. Правда, Голландия, кальвинизм которой вдохновил искусство, оставила место почти католическому Вермееру и пиетистским интерьерам Рембрандта. Во Франции Пуссен дал элегический образ Аркадии, наполненной богами, смерть которых, если так можно сказать во времена Паскаля и Декарта, запрограммирована, а янсенистская суровость по временам обретала готическую простоту форм, столь глубоко присущую французскому вкусу. Италия, Фландрия, Испания дали огромное количество произведений и никогда природа, озаренная благодатью, так щедро не раскрывала свое изобилие, и никогда благодать не была вознесена так высоко возвеличиванием своего природного фундамента.
© "Русская мысль", Париж,
N 4275, 24 июня 1999 г.,
N 4276, 01 июля 1999 г.,
N 4277, 08 июля 1999 г.
| [ 10 / 15 ] | ||||
|
|
||||
|
||||
