|
Лекция, прочитанная на семинаре
в Свободном университете «Русской мысли» (Москва, 17 июня 1999 г.) |
Открытие абстрактного искусства его изобретатели пережили как освобождение. Они избавлялись от impediment'а изобразительности, чтобы одним махом достичь абсолюта. Они обретали его, спускаясь в глубь самих себя, и подсказки субъективности были достаточны для того, чтобы располагать на плоской поверхности свободно переплетающиеся краски и линии. Но в их глазах эти краски, эти ритмы, эти линии отражали самые тайные и самые священные структуры мира. Абстракционизм это продукт мистики и, более того, самое мистическое движение в истории живописи. Этим он напоминает иконопись, и русские художники Кандинский и Малевич вполне это сознавали. Но они доводили до предела латентное монофизитство иконы, так как надеялись дать божественный образ прямо, обходясь без воплощения, без человеческого лица, без всякой отсылки к материальному миру. В августиновском треугольнике икона выдвигала на первый план отношение человеческой души к Богу, а природу оставляла в стороне. На этот раз природа умышленно отвергнута.
Неясная, туманная мистика, сведенная к состоянию восторженной души, к созерцанию, объект которого не уточнен. Однако она ведет к такому идолопоклонству, какого не видывали вот уже два тысячелетия. Чему поклоняются? Тому, что артист обещает нам дать увидеть, высочайшей реальности, абсолюту, по отношению к которому он является посредником, выразителем, или не он сам, а его гений манит этим абсолютом податливые взоры зрителя. Музей, картинная галерея, как это часто замечали, становятся в наши дни местами культа. Толпа верующих приходит сюда причащаться к произведению или еще более мистически к не-произведению, происходит пресуществляющая евхаристия гения и искусства. Во Франции министерство культуры служит пристанищем тех же жрецов, которые при Диоклетиане следили за соблюдением культа императора.
Вернемся к проблеме христианского искусства. Во-первых, вера отнюдь не так мертва, как это гласил Гегель, и, следовательно, христианское искусство продолжилось правда, с огромными отходами, но и с удачами, не оцененными по справедливости. Его дискредитировали эстетики, поверхностные христиане и гегельянцы в душе. Те русские, которых Европа приняла всерьез, как, например, Леонид Успенский, отвергали все западное христианское искусство после Второго Никейского собора (787), а французы, такие, как монахи-теоретики журнала "Ар акре", не желали взирать ни на что после Фра Анджелико. Эти течения ответственны за малый иконоборческий кризис, свирепствующий со времен последней войны, а во Франции прибавляющий свой ущерб к ущербу, нанесенному янсенистским и последовавшим за ним революционным кризисом. Сколько выстроено новых церквей, украшенных всего-навсего репродукцией сомнительной иконы на стенах из голого бетона!
Как, надеюсь, я показал, проблема христианского искусства псевдопроблема. Ставить ее не надо: каждый раз, как она ставится, происходит катастрофа.
© "Русская мысль", Париж,
N 4275, 24 июня 1999 г.,
N 4276, 01 июля 1999 г.,
N 4277, 08 июля 1999 г.
| [ 13 / 15 ] | ||||
|
|
||||
|
||||
